Василий I. Книга первая
Шрифт:
— Что за пустяк?
— Сущая несущность… Что силы у Мамая многое бесчисленное множество и что сказал он своим войскам, как Батый: «Да не пашет ни един из вас хлеба, будьте готовы на русские хлебы». Грозится Мамайка, что станет теперь он на Русь «всеми четырьмя копытами» и что великого князя Московского заставит «пить у меня вода мутная». А Дмитрий Иванович подошел к Коломне, остановился в нескольких верстах, где в Москву-реку впадает речка Северка, а двадцать восьмого августа на Девичьем поле у монастыря близ сада Памфила смотр войскам устроил, сосчитал рать.
Эка, сказал… Может быть, для старого боярина это и «сущая несущность», а у Василия уйма вопросов возникла.
— Что значит многое бесчисленное множество, больше, чем у нас?
— Нет, столько же, — уверенно
— Как же так? — растерялся Василий. — Тогда кто же победит?
— Когда ни одно войско числом не уступает другому, побеждает тот, кто храбрее и кто одолеет искусством.
— Значит, мы победим?
— Бодрости и неустрашимости нам не занимать.
Боярин явно увиливал от прямого ответа, но Василий сделал заход с другой стороны:
— А почему Мамай не велит своим землю пахать, а велит есть русские хлебы?
Тут Кобылин ответил словоохотливее:
— Он вспомнил Батыев клич для того, чтобы понужнуть своих ратников, которым все же страшновато в бой вступать.
— А вдруг Мамай победит?
Вопрос этот у Василия как-то нечаянно вырвался, потому что он и в мыслях не допускал такого исхода, сам испугался предположения и похолодел от этого.
А Федор Андреевич, не удивившись, ответил рассудительно:
— Если Мамай победит, нам надо будет ковать новое оружие. С новым оружием пойдешь ты, или твои дети, или даже внуки… Все равно мы когда-нибудь сбросим с рук татарские оковы.
Уходя в поход, Дмитрий Иванович сказал, что будет слать гонцов и бирючей каждый день. Притихшая Москва жила теперь от вести до вести, каждое сообщение долго обсуждалось и в боярских домах, и на папертях церквей, и во дворах черных людей.
С тревогой ждали, не соединится ли с Мамаем Ягайло, радовались, что Дмитрий Иванович повел свои полки чуть правее, к Лопасне и к Иван-озеру, через городок Березуй, чтобы отсечь литовцев. А вовсе ликование началось, когда получили весть, что родные братья Ягайловы, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, пришли под русский стяг. Андрей еще в сражении на Воже отличился. Дмитрий пришел в прошлом году. Великий князь принял его с превеликой честью, дал ему в удел город Переяславль со всеми его пошлинами. Братья не просто сам-друг пришли, но с кованой ратью — с дружинниками в железных рубашках.
— Господи, Владыко человеколюбивый, Ты встречные нам ветры делаешь тихими, — молился епископ Герасим в соборе. А великая княгиня Евдокия Дмитриевна на радостях больше, чем обычно, раздавала милостыню нищим, дарила разные вещи детям и женщинам из семей ополченцев.
С каждым днем сведения становились все короче, все тревожнее.
…В церковный Новый год первого сентября переправились через Оку возле Лопасни, где Сенькин брод.
..А Мамай, «яко лев ревый, яко медведь пыхая и яко демон гордясь», вдет неложно — остановился на Дону, на Кузьминой Гати, ожидая Олега и Ягайлу, все его воины в черных кафтанах и с черными щитами.
…За два дня до Рождества Богородицы русские подошли к Дону — они все с красными щитами, а одеты нарядно и пестро.
…Игумен Сергий с братией на Маковце, стоя перед иконами Спасителя и Матери Божией, молят «за князя и за воя его в сретение ратных».
… Ночью боярин и воевода, руководивший третьей сторожей, прибежал к Дмитрию Ивановичу, еле спасшийся от татар, и принес весть, что татары «сутре будут на Непрядве-реке».
…А от преподобного Сергия прибыл к Дмитрию Ивановичу борзоходец с грамотой: «Без всякого сомнения, государь, иди против них и, не предаваясь страху, твердо надейся, что поможет тебе Господь». А вместе с грамотой прислал Сергий Богородичный хлеб — освященную просфору для причастия перед боем.
И наконец:
…Повелел мостить мосты через Дон и искать броды в канунную ночь с седьмого на восьмое сентября.
…После переправы велел Дмитрий Иванович мосты разобрать, дабы удержать робких от бегства.
…В пятницу восьмого сентября, в день Рождества Пресвятой Богородицы, исполчились для боя на поле Куликовом. Мамай в семи верстах.
Как только ушли все за Дон, вести поступать перестали. Возвращавшиеся мимо тех мест из стран Востока и с Нижней Волги купцы нового ничего не рассказывали, только говорили об одном и том же каждый по-разному, по-своему. Одни толковали, что поле называется Куликовым из-за превеликого множества на нем куликов, а другие утверждали, что куликов там вовсе нет, а просто это место далеко очень — у черта на куличках.
Но эта мелочь не волновала Василия — эка важность, пусть хоть Бекасиное, хоть Чертово поле, не все ли равно? Недолго беспокоил его и вопрос, зачем отец через Дон решил переправляться, зачем ступил на чужую землю — кажется, чего проще: стать за Доном, ждать, когда свирепый нетерпеливый враг кинется, как кинулся два года назад через Вожу? Федор Андреевич и ему, и великой княгине со всей челядью объяснил:
— Миновали времена безмолвного повиновения и ожидания врага. Великий князь в силах бить чванливую Орду в ее же владениях. Лягайло с Олегом по эту сторону реки остались, стало быть, надо драться один на один — хорошо! И то отменно, что не миновать басурманам этого поля, выманил их на себя Дмитрий Иванович. Он ведь те места как свою ладонь знает. Как раз через них ехал девять лет назад к Мамаю в степную его ставку в устье Дона. Там речка Дубяк в Непрядву впадает, Смолка в Дон свои воды несет, овраги да балки — им несть числа, а стало быть, не сможет татарская конница вся враз на нас кинуться. Они ведь наладились с флангов бить, а теперь не выйдет, теперь с открытым забралом надо идти, лоб в лоб.
Федор Андреевич хорошо знал те места и сам, без купцов, рисовал кончиком кинжала на вощаной дощечке, где какие реки, овраги и дубравы есть на Куликовом поле, как будет сеча идти, и всяко выходило, что наши непременно победят. И речка, на которой русские стали, вон как славно называется: Не-пряд-ва — не прядает она, ровно и прямо течет.
Да, это здорово придумал отец — через Дон перейти… Да только отец ли?.. Тверской поп, что с купцами приволокся, говорит, что Дмитрия Ивановича заставил перейти через Дон его брат Владимир Андреевич… Что за ересь: кто может заставить его отца, великого князя? А торговец-суконник, что собирался из Москвы везти несколько подвод воска, меда, рыбы, мехов и льна в город Вильно, уверяет, что своими ушами слышал, как братья Ольгердовичи уговаривали великого князя, находившегося в нерешительности: «Если хочешь крепкого войска, то повели переправиться через Дон, и да не будет ни у кого ни единого помышления об отступлении. А о великой силе татар не думай, потому что не в силе Бог, а в правде: Ярослав перебрался через реку и Святополка победил, прадед твой великий князь Александр перешел через Неву-реку и короля победил, так и тебе, помянув Бога, подобает делать. И если победим, то все спасемся, если же умрем, то все общую смерть примем, от князей до простых людей. Тебе же, государю, великому князю, не подобает больше говорить о смерти, а говорить буйными словами и теми словами укреплять войско твое».
Этот рассказ Василий слушал в негодовании и успокоился, когда Федор Андреевич резко сказал:
— Ты, купчишка, много видел, много слышал, да мало разумеешь. Пращур Дмитрия Ивановича великий Александр Неву не переходил, а переходил Ижору-реку. И коли в малом ты лжешь, то и во всем можешь статься брехом.
Хорошо отповедал бреха великий боярин, но все равно было смутно на душе у Василия: ведь если кто-то лжет, значит, желает плохого отцу, не любит его или не верит ему? А значит, это непременно человек скверный, неумный и злой. В сознании Василия отец его был самым (если даже не единственным на свете) безгрешным человеком, самым сильным и самым справедливым. Он не мог допустить ни ошибки, ни слабости, а если что-то происходило не так, как он хотел (например, поражение на Пьяне-реке), виноваты в этом были только другие люди, которых Василий воспринимал сразу же как и своих кровных врагов. И этого бреха надо запомнить… Как его зовут — Жадок? По купчишке и прозвище, видно, поделом такая кличка ему присмолилась! И обличьем не пригож: молодой, а все лицо в шерсти…