Василий III
Шрифт:
Владимир осмотрелся. Справа за грязным столом сидел писарь и со скучающим видом чинил перо. Слева пылала какая-то странная печь, а перед ней на низком приступочке были разложены железные прутья, клещи, сверкающие лезвиями ножи. Полуобнажённый человек с могучей грудью лениво шевелил кочергой угли. Молодцы, приведшие Владимира, удалились.
«Где же это я? Уж не в преисподней ли? Или, может, во сне видится мне всё это?»
– Как тебя звать, молодец?
Владимир вздрогнул. Перед ним стоял неизвестно откуда взявшийся человек в чёрном одеянии. Взгляд у него липкий, блудливый.
– Владимир
– Знатная птичка ко мне прилетела. Пошто приходил к Михаилу Львовичу Глинскому?
– Вопрос прозвучал резко, отрывисто, словно бич щёлкнул.
Владимир вспомнил наставления отца.
– Много знать будешь - скоро состаришься, - спокойно произнёс он.
Допытчик с удивлением уставился на него.
– Да знаешь ли ты, сволочь, куда попал? Молодой князь побелел от обиды.
– Сам ты сволочь1.
В подвале установилась чуткая тишина, слышно было, как потрескивают в печи уголья. Писарь отложил очищенное перо, с любопытством уставился на пытаемого. Человек в чёрном подошёл совсем близко, проговорил хрипло:
– Я тебе покажу «сволочь»! Ты у меня, щенок, на всю жизнь запомнишь эту ночь.
– Почти без замаха он сильно ударил в поддых. Красные шары поплыли перед глазами Владимира. Он из всех сил рванулся, но путы прочно удерживали его руки и ноги.
– Теперь, поди, припомнил, зачем приходил к Глинскому?
– Нет!
И вновь сильный удар в живот. Закружилась голова.
– Вспомнил?
– Пока я жив, ты не услышишь, зачем я приходил к Михаилу Львовичу.
– Ха-ха! Да мы из тебя такое сделаем, что тебе самому жить на белом свете не захочется. Эй, Кузьма, подай мне клещи, я у этого красавца нос откушу.
Полуобнажённый Кузьма сунул в печь клещи с длинными рукоятками, а когда концы их раскалились добела, подал человеку в чёрном. Тот медленно стал приближать клещи к лицу Владимира.
– Ну так ты скажешь, сволочь, зачем приходил к Глинскому?
– Сам сволочь! И тебе, сволочи, никогда не доведётся услышать, зачем я приходил к Глинскому.
– Стой, Савелий!
– прозвучал в подвале громкий голос. И в самый раз: кат почти ухватил раскалёнными клещами нос княжича.
– Ступай прочь! Эдак вы тут всех русских красавцев перекалечите. Некому будет плодить настоящих воинов.
Писарь угодливо захихикал. Савелий, скрипнув зубами, швырнул клещи на приступок печи. Громко хлопнула за ним дверь.
– Экий ты ладный, парень.
– Овчина острым ножом перерезал ремни, удерживавшие руки и ноги Владимира - Ведаешь, кто я?
– Ведаю. Иван Фёдорович Овчина ты, конюший.
– Вот и хорошо. Я тебя тоже знаю, Владимир Воротынский. Напрасно тут Савелий допытывался, зачем ты явился к Глинскому, мне и без того всё ведомо. Смотри мне в глаза! Мужик ведь, а не баба! Глинский вкупе с братьями Бельскими, князем Трубецким и твоим отцом замыслил убить меня. Так? Гляди мне в глаза!
– Да.
– И ты единомыслен с ними?
– Да.
– А скажи, Владимир, разве я сделал тебе нечто плохое, что ты готов прикончить меня?
– Нет.
– Так, может, отцу твоему, князю Ивану Михайловичу Воротынскому - славному русскому воину, я чем-то навредил?
– Нет.
– Так за что же вы хотите лишить меня живота? Владимир густо покраснел.
– Смотри мне в глаза!
– Про тебя многие говорят плохо, потому что… ну в общем, из-за великой княгини…
– Скажи, Владимир, у тебя есть девушка? Юный князь смутился ещё больше.
– Есть.
– И ты любишь её?
– Люблю.
– А ежели на твою девушку насильники нападут, ты домой убежишь?
Владимир сжал кулаки, в глазах его плеснулось негодование.
– Нет! Умру, а Ксюшу в обиду не дам!
– Молодец! Так и должно быть. Для того и мужик, чтобы слабую бабу защищать. Вот и я, Владимир, люблю великую княгиню, как ты свою Ксюшу. Кстати, - конюший лукаво улыбнулся, - это какая же Ксюша-то, уж не Ивана ли Васильевича Ляцкого дочка?
Лицо княжича словно огнём опалило.
– Видел её, знатная девица. Всем взяла: и статью, и на лицо хоть куда. Да не о ней сейчас речь… Великая княгиня тоже меня любит. Так ведь не в любви только дело. Поклялся я крепить дело юного великого князя и его матери, защищать их от происков ворогов. Что же в этом плохого? И ежели вы, дружки Михаила Львовича Глинского, удумали убить меня, то тем самым вы взялись порушить дело великого князя. Вот почему ты здесь оказался. Потому как замыслил противозаконное дело. Неясно мне, ты-то как стал дружком Глинского и братьев Бельских? Ты - русский человек, а они пришлые люди, вот их и мотает ветром в разные стороны: то туда, то сюда. Ведомо ли тебе, что Ивана Бельского покойный Василий Иванович в темнице держал?
– Ведомо.
– Владимир внимательно слушал конюшего.
– А за что? За то, что в ратном деле нерадив был, с татарами сговор имел, чем Русской земле немалый ущерб нанёс. Михаил Глинский тоже ведь немало лет в темнице скучал. И всё из-за неукротимой, гордыни. Человек он видный, знающий, свет повидавший, в ратном деле преуспевший. И потому литовский великий князь Александр души в нём не чаял, полгосударства ему в управление отдал. А тому всё мало. После смерти Александра очень хотелось Михаилу Львовичу занять его место, да паны радные, видя чрезмерное честолюбие князя, избрали великим князем Жигимонта. И тогда обиженный Глинский ударил челом Василию Ивановичу, чтобы тот взял его под свою руку. Только ведь Русь - не Литва. И городов и людей здесь поболе. Потускнела на Руси звезда Михаила Львовича, и тотчас же он в бега ударился, назад в Литву восхотел. Ему всё равно кому служить - в Литве или на Руси, - лишь бы власти поболе иметь. Исконно русскому человеку поступать так непристойно. Вот ты и помысли: кого в дружки себе взял. А теперь скажи: явились вы в Коломну и узнали, что Дмитрий Фёдорович Бельский гонца в Москву не снаряжал. Так?
– Да.
– И тогда пожелал Иван Бельский послать тебя в Москву к Михаилу Львовичу Глинскому.
– Да.
– Был ли в единомыслии с вами воевода Дмитрий Фёдорович Бельский?
– Нет. Иван Фёдорович не позвал его к себе для беседы.
– Намеривались ли князья, бывшие в сговоре с Глинским, возвратиться в Москву?
– Да.
– Ты грамоту передал Михаилу Львовичу или устно сказывал?
– Устно сказывал.
– И что же тебе ответил Михаил Львович?
– Ничего.