Василий III
Шрифт:
– Эй, Афоня-воин, не тебя ли тут тиуны выискивали? Сказывали, будто прикинулся некий человек гонцом из Серпухова и почал в народе слух ложный пущать, будто идут на Москву татары. Народ взбаламутил, а сам исчез И человек тот на тебя, Афонька, похож: такой же усатый, бровастый, а на лбу родинка. Я им и говорю: так это же сусед мой ложным гонцом прикинулся, народ взбаламутил. Жаль, не поверили мне: пьян, говорят. А то увели бы тебя в земскую избу да клеймо приляпали бы на твою рожу. Ха-ха…
– Пьян ты, Акиндин, потому и мелешь языком, что Емеля. Ступай, отоспись!
– А ты мне не прикащик! Я тебя сам как-нибудь прикончу, попадись мне в глухом месте. У… у… сволочь!
Афоня
Пройдя сотню шагов, он оглянулся и увидел, что сзади идут трое, среди которых и тот, показавшийся ему подозрительным. Афоня прибавил шагу. Только бы миновать глухое место между Сыромятниками и Солянкой, выйти на многолюдную Конскую площадь - и тогда ищи-свищи в поле, можно легко схорониться в толпе.
– А ну стой!
– услышал он резкий крик. Перед ним как из-под земли выросли трое.
«С шестерыми не сладить, надо на время покориться, а там, может быть, что и придумаю».
– Чего вам, ребята?
– Ищем мы человека, который народ мутит, стращает людей ложной вестью о приходе татар. И ты с тем человеком очень схож.
– Не мутил я народ, вот вам истинный крест! А чьи вы, ребята, будете?
– Из земской избы мы, - ответил щеголеватый молодец, улыбаясь.
– Слышал я, будто уже поймали того человека, которого вы ищете.
– Коли поймали - значит, тебя отпустим. А пока ступай с нами и зубы нам не заговаривай.
– Ну раз велите, пошли до земской избы, там правда сыщется.
Совсем немного прошли, сзади подкатила крытая повозка.
– Садись!
– приказал щеголеватый молодец.
В тесном возке было душно. Сквозь крохотные щели трудно было рассмотреть, куда они держат путь. По голосу возницы, временами тихо переговаривавшегося с щеголеватым молодцем, Афоня решил, что это люди из Литвы.
«Не иначе как в лапы Михаила Львовича Глинского угодил. Много о нём нехорошего по Москве бают. Не человек - зверь. Пощады от него не жди. Да что же это творится на белом свете? Сколько раз ходил против ворогов - цел-невредим остался, даже стрелой не оцарапало ни разу. А тут среди ясного дня хватают тебя прямо на улице и волокут Бог весть куда, погибели ждать приходится. Денёк-то вон какой пригожий, по примете. На Андрея Стратилата [174]– день тепляка. Так говорят в народе. Ныне и в самом деле тепло. От такого тепла овсы быстро доспевают. Не зря сказывают: «Стратилатов день пришёл - овёс дошёл».
174
19 августа.
Возок въехал во двор большой усадьбы, окружённой глухим забором, и остановился в дальнем углу возле сарая. Афоню втолкнули в сарай, скрутили ремнём руки и ноги. Двери захлопнулись. Спустя непродолжительное время загремел замок, двери широко распахнулись, и в проёме показался Михаил Львович Глинский. Торопливо, почти бегом, подскочил к пленнику и впился в его лицо тёмными, лихорадочно блестевшими глазами.
– Он!
– коротко произнёс князь и, размахнувшись, изо всех сил ударил Афоню по лицу. Глинский бил остервенело, истерично, поспешно и потому вскоре притомился, но сгоряча не заметил этого и продолжал наносить удары. Жёлтое лицо его стало пунцовым,
Афоня терпеливо ждал, когда старик окончательно лишится сил, и лишь косился на его послужильцев, которые могли вскоре сменить Михаила Львовича. Вот тогда-то ему не поздоровится.
Неожиданно в воротах громко закричали, и вскоре в проёме дверей показался Иван Овчина, за спиной которого кучно стояли вооружённые люди.
– Михаил Львович, кого это ты тут избиваешь?
– Овчина говорил спокойно, с насмешкой.
– Кончай это дело, да пойдём, дорогой, в ту самую темницу возле великокняжеской конюшни, где ты провёл немалое число дней. Она по тебе дюже соскучилась.
Глинский в изнеможении повалился на чурбак, обхватил лицо руками.
– Господи, за что караешь меня, грешного… Всю жизнь я стремился… стремился к власти… по заслугам своим, а чего достиг? Видать, под несчастливой звездой я родился. Казалось, вот она, цель моего бытия! А пришёл этот вислоусый - и всё прахом пошло, рассыпалось как песок. И так всю жизнь: все мои тщательно обдуманные намерения рушились от нелепой случайности… - Между узкими пальцами текли слёзы.
– Нет, Михаил Львович, не случайности тебя доконали. Ты - носитель зла, а люди, сама сыра земля, звери в лесах, птицы в небесах, рыбы в водах зла не приемлют. Вспомни хоть одну сказку, где зло над добром торжествует, - нет такой! И в жизни так же бывает. Зло лишь на время может одолеть добро.
– Лжёшь ты, Овчина! В молодости не помышлял я о зле, о мести кому-либо. Это люди крутом словно лютые звери…
– В молодости потому и встречали тебя с распростёртыми объятиями всюду. Любили тебя и курфюрст саксонский Альберт, и император австрийский Максимилиан, и даже литовский Александр. Но ты, получив от Александра во владение пол-Литвы, замахнулся на большее и для достижения своей цели прибег к помощи зла и насилия. Вот оно - начало твоего конца. Вставай, князь, темница ждёт тебя.
Воины увели Михаила Львовича. Овчина вместе с Афоней вышли из сарая.
– Здорово досталось тебе, Афоня?
– Не очень. Яростно колошматил меня князь, да сил в его руках немного уже.
– Это злоба всю силу у него съела, а в молодости, говорят, удал был. Восхищаюсь тобой, Афоня, ловко ты сумел прикинуться ложным послом, даже эта старая лиса ни о чём не догадалась.
Афоня пожал плечами.
– Дело нехитрое, не раз мне гонцом приходилось быть, сам ведь нередко посылал.
– Спаси тебя Бог за усердие, за помощь юному великому князю и великой княгине.
– Тебе спасибо, князь. Коли б не явился ты вовремя, прикончили бы меня у Глинских в сарае.
Распрощавшись с конюшим, Афоня вышел на улицу и осмотрелся по сторонам как-то особенно пристально. Над головой синело бездонное августовское небо, неспешно, словно лебеди, плыли облака. В небесной синеве торжественно сияли купола храмов, желтели листья деревьев. И оттого на душе было ясно, покойно.
А рядом, на торжище, шум необычный стоит, малая казнь совершается. Два тиуна ведут полуобнажённого красивого парня. У провинившегося сильные руки, бугристая грудь, живот впалый, тёмные кольца волос рассыпаны по плечам. Сзади шествует третий тиун, время от времени взмахивает хлыстом и бьёт парня по заднему месту. Бьёт несильно - не в этом казнь, а в том, что ведут княжича Воротынского через торжище как виновного. Лицо у парня совсем ещё юное, огнём полыхает от смущения. А кругом мальчишки улюлюкают, кто смеётся, кто ярится на осуждённого, кто жалеет его. А одна девица закатилась в безутешных рыданиях. И никто не поймёт отчего: в первый раз увидела парня, казнимого малой казнью, а так разжалобилась, что удержу нет.