Василий Шуйский
Шрифт:
И она, прячась за дверью, с кокетливой улыбкой заглядывала ему в очи.
Иван Михайлович готов был прямо брякнуть ей в ответ: «Приказывай, голубка, на все для тебя готов!» Но вместо этой безумной речи сказал только отрывисто:
— Мало ли ты чего запросишь! Я тоже — царский слуга и человек подначальный.
И он поспешно отступил от двери, заслышав сзади себя чьи-то шаги в сенях.
Но Зося, перекинувшаяся с ним немногими ласковыми речами, уже засела у него в сердце и не выходила из головы.
«Словно жемчужинка
На другой день Зося уже кивнула «пану Ивану» головкой, как старая знакомая, и раза три-четыре высовывалась из двери, чтобы поболтать с молодым приставом на своем смешанном русско-польском языке.
— Я пана сразу признала! — сказала она наконец Ивану Михайловичу. — Только посмотрела в щелочку двери, кто тут по коридору ходит, — и сейчас признала, что я уж вас видела.
— Где же меня панна Зося видела? — с некоторым смущением спросил юноша.
— Там, на улице, перед нашей старой тюрьмой… Пане Иване забежал против ворот и все на меня смотрел, и когда нас посадили и повезли — все за нами шел и все на меня глядел… Я так смеялась с подругами: глаза большие, большие сделал — и все глядел…
Иван Михайлович покраснел как маков цвет и не знал, что сказать.
— А я знаю, почему так пане Иване на меня глядел? — плутовато заметила Зося.
— Ну… скажи… коли знаешь! — с некоторой досадой отозвался Иван Михайлович.
— Смотрел на меня потому, что не знал, куда глаза девать! — рассмеялась Зося в глаза молодому приставу и захлопнула дверь.
Иван Михайлович круто отвернулся от двери и прошептал про себя:
— Бес девка! От нее не скроешься, не ухоронишься! Знает сама — какова… Наваждение сущее, прости Господи! Буду просить, чтобы Алексей Степанович взял меня отсюда… А не то…
Как раз в это время Степурин вышел из приемной Мнишек и, обратясь к Ивану Михайловичу, сказал:
— Мне надо отлучиться к дьяку государеву с докладом… Ты без меня за старшого здесь остаешься… Смотри же, ухо востро держи и дозирай везде!
— Будь покоен… Присмотрю…
И ни полусловом не обмолвился о Зосе, которая постепенно овладевала всеми его желаниями и помыслами, всем существом его…
— Батюшка, Иван Михайлович! — окликнул его полушепотом стрелецкий голова, показываясь на крыльце сеней и маня его к себе рукою.
Иван Михайлович подошел к нему.
— Чего тебе?
— Неладно ребята заприметили! У полонянников, у сына воеводского да у челяди его, обсылки есть с кем-то в городе… Бродят там какие-то около тына, а полонянники под самый тын подходят, переговариваются с ними.
— Ну, чего же тут зевать? Прикажи стрельцам, Чтобы не подпускали к тыну, а тех, что за тыном бродят, поймать
— Слушаем, батюшка Иван Михайлович, — ответил голова и мигом спустился вниз, чтобы отдать приказание стрельцам.
Несколько минут спустя из-за двери послышались крики и перебранка, и громкий голос головы, который кричал своей команде:
— Становись вдоль тына! К тыну никого не подпущай… А слова не послушают — силой гони!
Шум, крики и перебранка между стрельцами и воеводскою челядью еще продолжались, когда дверь скрипнула и на пороге ее показалась Зося.
На этот раз она уже не пряталась за дверь и прямо подозвала к себе «пана Ивана».
— Что там за гвалт? Пан воевода и наияснейшая панна Марина перетревожились, они уж думают, что ваши москали опять затеяли что-нибудь злое против нас, бедных.
— Пусть не тревожатся они, панна Зося! — поспешил ее успокоить Иван Михайлович. — Никому никакого зла не сделаем… Я только велел их от забора поотогнать…
— Ох, какой недобрый, какой недобрый! Ну зачем было отгонять?.. Прикажите скорее послать сюда из воеводской свиты пана Здрольского, чтобы успокоить моих господ.
— Не могу того дозволить, панна! — нерешительно ответил Иван Михайлович. — К вам наверх никого не приказано пускать!
— Как? Никого? Быть не может! Мой коханый, мой голубчик, пане Иване! Пошлите за ним… за паном Здрольским… я вас так прошу, так прошу…
И она ласково, заискивающим взором смотрела ему в глаза; она положила ему свою нежную белую руку на плечо и все упрашивала, все упрашивала…
Иван Михайлович встряхнул наконец кудрями и сказал:
— Ин быть по-твоему!
И послал стрельца за Здрольским.
Через несколько минут приземистый и дюжий, усатый и чубатый пан Здрольский преважно прошел мимо Ивана Михайловича и скрылся за дверью приемной Мнишков. Юноша хотел было последовать за ними, чтобы присутствовать при беседе пана Здрольского с паном воеводой, но очаровательная Зося показалась на пороге своей комнаты и, пугливо озираясь, вышла в сени, окутанная какой-то верхнею одеждой с длинными висячими рукавами. Само собой разумеется, что и пан Здрольский, и пан воевода, и дьячий наказ, и предостережения Степурина — все разом вылетело из головы юноши. Он прямо пошел навстречу Зосе.
— Благодарю, — сказала лукавая панна, ласково взглядывая в пламенные очи Ивана Михайловича, — ты будешь ко мне добр… и я к тебе буду добренькая, пане Иване… и я тебя не забуду.
— Мне ничего от тебя не нужно! — резко отозвался юноша. — Меня не купишь…
— Ах, что ты, пане Иване! Я не о том и говорю… И чем могла бы я тебя купить? Я такая бедная!.. Я могу отплатить тебе только лаской.
Пан Иван вдруг крепко схватил Зосю за руку; рука его дрожала… Дрожь слышалась и в голосе, когда он произнес, искоса поглядывая на Зосю: