Василий Теркин
Шрифт:
Следовало бы проводить ее, объяснить как-нибудь хозяевам такой быстрый отъезд странной гостьи: она ведь прислала сказать с человеком, что явилась "по делу". Ему не хотелось вставать с земли, не хотелось лгать.
Не мог он заново отдаться этой женщине. Обвинять ее он ни в чем не способен. Протянуть ей руку готов, но ведь ей не того нужно. "Или все, или ничего" — так всегда было в ней и всегда будет. От него в лице этой разъяренной женщины уходил соблазн, власть плоти и разнузданных нервов. Он облегченно вздохнул. И сейчас же всплыло в душе стремление к чему-то другому.
Теркин все еще не двигался с места.
Покажись на верху обрыва светлое платье Сани — он бы вскочил и окликнул ее. Как будто что-то виднеется за деревьями. Не ищут ли его? Мелькнуло что-то темное. Он стал пристально всматриваться и узнал фигуру Хрящева.
— Антон Пантелеич! — крикнул он ему снизу. — Я здесь! Спускайтесь.
Хрящев ускорил шаг и спустился к нему прямо по пригорку, с картузом в руках, немного запыхавшийся.
— К вам, Василий Иваныч, гонцом. Сейчас отъявился и нашел там всех господ Черносошных в большом волнении. Позволите присесть маленько на травку?
— Садитесь. Что же такое? стр.451
Теркин спросил это с некоторой тревогой в голосе.
— Да сюда какая-то госпожа к вам приезжала. Я разминулся с ней у ворот… В коляске… Шляпка такая с цветами, и вообще с большим эффектом. — Ну, и что ж?
— Меня сейчас все обступили. И горбуля, и братец их… и ловкач таксатор: что, мол, за особа? Не желает ли как-нибудь помешать продаже?.. Уж не знаю, почему они так вдруг заподозрили. Говорят, по делу приехала,
Василия Иваныча увела в сад, и сначала в беседке сидели, а потом вниз пошли. И в недолгом времени барыня эта прошла цветником в экипаж… В большом находятся смущении и просили вас отыскать. Ха-ха!.. А вы в целости и невредимости находитесь!
— Так они испугались не насчет того, что барыня эта в меня купоросным маслом плеснет, а насчет нашей купли-продажи?
— Известное дело. Однако должен присовокупить, Василий Иваныч, что барышня в смущении и насчет именно вас, не случилось ли чего… Проводила меня на балкон и тихонько проронила: дайте, мол, мне знак… может, что-нибудь нужно… Я по аллее похожу, говорит.
— Александра Ивановна?
— Так точно… И в глазках мельканье. Очень в ней много еще этой младости переливается.
Теркин сел и подобрал ноги. Его потянуло наверх, но ему не хотелось показать это сейчас Хрящеву.
— Спасибо, Антон Пантелеич, — заговорил он мягким деловым тоном. — Покончили с обзором дальнего урочища?
— Покончил, Василий Иваныч.
— И что нашли?
— Порубочки есть… болотца два. Немало и старых гнилых корчаг. Но в общем не плохо.
— А я вас могу порадовать: того жуличка в красном галстуке сегодня же фьють!
— Подорожную изволили прописать ему?
— Прописал.
Хрящев присел сразу на корточки и сбросил на траву свой белый картуз. Лицо его повела забавная усмешка с движением ноздрей. Теркин рассмеялся.
— Василий Иваныч!.. Кормилец!.. Позвольте вас так по-крестьянски назвать. Ей-Богу, я не из ехидства радуюсь… Только зачем же к вашему чистому делу таких мусьяков подпускать!.. стр.452
И, точно спохватившись, Антон Пантелеич нагнулся к
Теркину и шепотом спросил:
— Как же… к милой барышне сами подниметесь или мне прикажете ее успокоить?
— Я сам.
Одним взмахом встал на ноги Теркин и оправился.
— Александра Ивановна там, в аллее?
— Так точно. Около беседки ее найдете. А мне позвольте здесь маленько поваляться. Очень уж я полюбил этот парк, и так моя фантазия разыгрывается здесь, Василий Иваныч… Все насчет дендрологического питомника…
— Будет и питомник… Как вы называете? Ден… Ден…?
— Это по-ученому: дендрологический, а попросту: древесный.
— Все будет, Антон Пантелеич. Все будет! — радостно крикнул Теркин и почти бегом стал взбираться по откосу, даже не цепляясь за мелкую поросль.
Наверху мелькнуло светлое платье Сани. Она шла к беседке. Там началось их объяснение с Серафимой какой-нибудь час назад.
Почему-то — он не мог понять — вдруг, в свете жаркого июльского дня, ему представился голый загороженный садик буйных сумасшедших женщин, куда он глядел в щель, полный ужаса от мысли о возможности сделаться таким же, как они. И не за Серафиму испугался он, а вон за ту девчурку, за ту, кого она назвала презрительным словом «суслик». Не пошли его судьба сюда — и какой-нибудь негодяй таксатор в красном галстуке обесчестил бы ее, а потом бросил. Она стала бы матерью, не выдержала бы сраму — и вот она на выжженной траве, в одной грязной рубашке, и воет, как выла та баба, что лежала полуничком и что-то ковыряла в земле.
Дрожь прошлась по нем с маковки до щиколок, когда этот образ выплыл перед ним ярко, в красках и линиях. Он в эту минуту был уже на краю обрыва… Точно под захватом страха за Саню, он бросился к ней и издали закричал:
— Александра Ивановна, Александра Ивановна! Я здесь!
Саня — она уже подходила к беседке — быстро обернулась и ахнула своим милым детским "ах!..".
Теркин подбежал к ней и повел ее в беседку. стр.453
Оба они видны были с того места, под дубком, куда перебрался Антон Пантелеич. Его белый картуз лежал на траве. Загорелый лоб искрился капельками пота… Он жмурил глаза, поглядывая наверх, где фигуры Теркина и Сани уже близились к беседке.
Юмор проползал чуть заметной линией по доброму рту
Антона Пантелеича… Потом глаза получили мечтательный налет.
"Так, так! — думал он словами и слышал их в голове.
–
Мать-природа ведет все твари, каждую к своему пределу… где схватка за жизнь, где влюбление, а исход один… Все во всем исчезает, и опять из невидимых семян ползет злак, и родится человек, и душа трепещет перед чудом вселенной!.."
Стены беседки, обвитые ползучими растениями, скрыли пару от глаз его. Он тихо улыбался.