Вата, или Не все так однозначно
Шрифт:
Беляев, наконец, закончил трясти мою конечность и стремительно двинулся к выходу.
– Простите, – окликнул его я, – вы забыли… тут…
– Это ваше, это на старт, – бросил он через плечо и вышел из кабинета.
Звонкая тишина повисла в кабинете – так бывает, когда после взлета самолета закладывает уши. Я таращился на сумку. Сумка таращилась на меня. В дверь постучали, я резко закрыл гигантский кошелек и кинул его под стол.
– Да?
– Андрей Константинович, – Юля заглянула с пустым подносом, – можно чашку забрать? – Я кивнул. – К вам там еще рвется на прием Андрей Чижов.
– Нет! Никаких Чижовых! Мне надо поработать, подумать в тишине, ни с кем не соединяй!
Юля вышла, я тихо подошел к двери и закрыл изнутри на ключ. Почему-то на цыпочках
Дверная ручка задергалась.
– Юля, я же сказал: «Никого»! Я работаю! Важный клиент!
– Андрей, сделаешь для меня исключение? – Этот голос я узнаю из миллиона других. Маша. Я поспешил открыть дверь.
Мария вошла, нет, вплыла в кабинет. Годы не делали ее старше, они делали ее иной. Она не старела – менялась. Из куколки, угловатого создания превратилась в великолепную бабочку. Размах ее крыльев, красота узоров… И она могла быть моей. Да нет, это просто сон, иллюзия, мираж.
– Андрей, ты работаешь над чем-то важным? – Мария Викторовна уселась в мое кресло и любезно предложила мне занять гостевой стул, еще хранивший тепло Беляева.
– Да… Полно заказов.
– Ты что-то говорил о важном клиенте.
– Водка. Сменился хозяин у «Кремлевской Необыкновенной». Я знаком с новыми владельцами, им нужно с нуля разработать брендбук, продумать правила цитирования, рекламную кампанию.
Маша улыбнулась. Поверила. Спустя годы она продолжала получать радость от работы. Я объяснял это тем, что она не нуждалась в деньгах и поэтому сохраняла чистоту восприятия творческого процесса и мира в целом. Мол, будь я так же богат, и я бы относился к труду, как к хобби. Хотя на деле это было скорее чертой ее характера, частью сущности. Она умела оставаться собой в любых обстоятельствах. Может, ей это было дано от рождения, а может, она воспитала в себе эти качества. Я знаю мало таких людей и себя, например, не могу отнести к их числу. Особенно себя. Большинство «человеков разумных», кажется, имеют родственные связи с хамелеонами, меняясь соответственно внешним обстоятельствам и своей роли в них. С иными приходится знакомиться несколько раз. Когда у них проблемы или ты им нужен, они мягкие и компромиссные, услужливые и щедрые по отношению к тебе. Случись же в их жизни счастливый поворот, они проходят мимо и не узнают тебя, легко забывая все, что ты для них сделал. Эта амнезия – очень удобная штука, позволяет экономить силы и сохранять здоровый глубо- кий сон.
«Хорошо, что я ей про водку вчера ничего не рассказал, а то пришлось бы на ходу что-то изобретать» – пронеслось у меня в голове.
– Хорошая новость! Уверена, ты придумаешь что-то необычное, – Маша оживилась, задвигалась и задела ногой сумку под столом. Удивилась: – Ты начал заниматься спортом?
– Все обещаю себе… с понедельника.
Маша вскочила и пошла к выходу, по дороге хлопнув меня по плечу:
– Уже вторник! И раз уж ты в понедельник идешь в спортзал, бросай курить, у тебя тут дышать нечем. Жду хороших новостей по «Кремлевской»!
И Маша исчезла так же ярко и внезапно, как и появилась, оставив тонкий шлейф вкусных духов, который я автоматически потянул носом. «Килиан».
Кейс № 1. Водка
Когда к власти пришел Горбачев, в стране вообще, а в моем дворе в частности, зародились свобода, гласность, разруха, сухой закон и кооперативное движение. Соседний же двор стал центром мира, потому что по какой-то иронии судьбы практически в каждой квартире именно этого дома жила бабушка, готовая производить и реализовывать алкогольную продукцию. И нарекли место сие «Пьяный дворик». Хочу отметить тот факт, что ни один из моих знакомых ни разу не отравился этим пойлом, употреблено коего было весьма и весьма немало. Даже ваш покорный слуга нет-нет, да и забегал между или вместо уроков в этот «дворик», дабы скоротать за ближайшими гаражами несколько часов и отполировать свой взгляд на мир до того состояния, в котором он переставал вызывать отвращение. Если везло, удавалось сдобрить этот пир батоном горячего хлеба, который нам отпускали за десятую часть цены вороватые грузчики на ближайшем хлебозаводе, а иногда получалось раздобыть и парочку целых сигарет. Впрочем, окурки никто не отменял. В то время найти хороший окурок было не так уж и просто. Когда случается кризис, люди начинают тщательнее уничтожать любые продукты. Бутерброд, который мог быть не доеден еще пару лет назад, исчезал без следа, и даже крошки со стола шли в ладонь, а потом в рот; бутылку молока или пива после опустошения еще долго трясли над открытым ртом, выдавливая последние капли, а сигареты курились не то что до фильтра, но часто и вместе с ним. Поэтому хороший окурок был в то время на вес золота. Если таковой и валялся на асфальте, то недолго. Их подбирали бабушки, складывали в стеклянные банки и продавали у метро.
Водки всегда мало. Ее бывает довольно только, когда пить либо не хочется, либо здоровье уже не позволяет. Раздобыть денег на новую бутылку в то время было непросто и в ход шли различные ухищрения. Например, мы разбивали лампы дневного освещения, брали белый химически опасный порошок с внутренней стороны стекла и пальцами втирали его в медные монеты. Через пару минут они становились серебряными и только «решка» позволяла отличить три копейки от двадцати, а две от десяти, так как размер у них был абсолютно одинаковый. С этими монетками на ладошках, «орлами» к небу, мы и бегали у таксофонов, останавливая прохожих просьбой разменять, мол, «позвонить очень надо». И пятнадцать копеек превращались в рубль, если тебя не ловили и не отводили в милицию, конечно. Впрочем, по дороге в ближайшее отделение всегда можно было спастись, пустив слезу и пожаловавшись на непростую жизнь, отца-алкоголика и нищету.
Но рано или поздно наступал тот горький миг, когда и пятнадцати копеек было не сыскать. Я помню его, я и сейчас могу ощутить его буквально физически. Вот мы с Мишкой сидим на гараже, ошалело смотрим на мир, и начинаем понимать, что спасительный эффект опьянения постепенно испаряется, возвращая нас в серую реальность. Мишка был моим лучшим другом и вообще лучшим человеком, которого я тогда знал. Мы понимали друг друга с полуслова.
– Андрюх…
– Нет.
– Вообще?!
– Может, четыре копейки…
– Фигово…
– Да…
Несмотря на то, что денег не наблюдалось, мы все равно были счастливы и почему-то уверены, что эта проблема каким-то образом решится. И она всегда решалась. Приходил какой-то знакомый, и у него случайно была горячая буханка хлеба, за которой его мать отправила в магазин и которой не суждено было попасть на обеденный стол, или это была сгущенка, или просто деньги. Мы не беспокоились о завтрашнем дне. Нас не заботило даже то, что может случиться в ближайший час. Мы сидели на старом ржавом гараже, свесив ноги, и глазели на проезжающие машины. Где-то там, за стенами министерств и государственных дач медленно умирала огромная великая держава, а мы были юны, трава была бесконечно зеленой, а дни были очень-очень длинными, настолько, что в них находилось время абсолютно для всего, даже для первых ростков здравых рассуждений.
– Миш…
– А?
– Задачка. В каждой квартире этого дома гонят самогон. Как ты думаешь, сколько в среднем зарабатывает каждая бабка в этом доме?
– По-разному, – Мишка поморщил лоб, – все зависит от этажа.
– Этажа?
– Ну, да… Дом пятиэтажный, без лифта. Водка у всех в общем-то одинаковая. На фига переться на второй этаж, если можно получить то же самое на первом?
– Логично. Тем более большинству и первый этаж дается не сразу…
Миха достал из кармана горсть семечек и половину отсыпал мне. Я попробовал съесть несколько штук, но сдался и вернул их Мишке, завистливо глядя, как он их ловко щелкает и мастерски сплевывает лишнее.