Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Мы там мертвеца видели, – положив баклаги в траву, вдруг доложила Аманда. – Мальчик. Совсем еще юный, и горло все растерзано. Наверное, тот самый волк, которого дядюшка Гильермо искал.
– Труп свежий? – Егор нервно вскочил. – Далеко?
– Да нет, недалеко, но… Давненько уже лежит – пропах, да и глаза птицы выклевали. Мы хотели похоронить, да решили пока не задерживаться.
– Правильно решили, – озабоченно кивнул князь. – Ну, пошли, похороним… Горло, говорите, растерзано?
– Да-да! – Аманда хлопнула себя по коленкам. – Ужас – вот что я скажу.
– Похороним, – выбрав подходящие для креста хворостины, Егор подозвал Аманду. – Остаешься тут, у костра. Вернутся охотники – начинайте готовить.
– А… – девчонка открыла было рот.
– А мы там и без тебя справимся, – ухмыльнувшись, молодой человек перевел взгляд на Лупано. – Успеем до темноты-то?
– Если поторопимся – должны успеть.
Тело несчастного мальчишки – вернее, то, что от него осталось – просто забросали камнями и, укрепив крест, ненадолго встали рядом – все ж похороны, не просто так. Пока Лупано глухим голосом читал молитву, в голову Вожникова упрямо лезли всякие нехорошие мысли, правда, большей частью не имевшие никакого отношения к убитому: если этот труп и дело маньяка, так все произошло уже довольно давно, явно не вчера, а потому и…
– Интересно, кто он, этот парень? – закончив молиться, негромко промолвил Лупано. – Босой, ноги в цыпках, одет как слуга.
– Может, и впрямь слуга, – ковыряя носком башмака мелкие камни, столь же тихо откликнулся Рвань. – Чей-нибудь раб.
– А что делать рабу без своего господина?
– Может, и был господин… Да раб сорвался, упал.
– Ага… И господин его даже не похоронил? – Лупано набожно перекрестился. – Что же это тогда за человек-то такой?
– Дак, может…
– Хватит болтать! – резко прервав беседу, Егор махнул рукой. – Темнеет уже. Пора возвращаться.
В темно-голубом небе уже появилась луна, пока еще бледная, белая, а рядом, над черными вершинами гор, засверкали такие же белые звезды. За дальней скалою, чем-то похожей на знаменитую статую Родена «Мыслитель», расплавленно-оранжевым золотом стекал с небосклона закат, стекал вязко, но все быстрее и быстрее, так что и путникам и в самом деле следовало поторапливаться, если они, конечно, не хотели встретить ночь в ущелье.
Успели! Вышли на свет костра и запах кипящей похлебки. Уселись. И словно кто-то выключил свет – оп! И кругом тьма. Ночь. И танцующие в пламени костра мотыльки. Аппетитное бульканье варева.
– Что это вы там готовите-то?
– Куропатку.
– Замечательно! Соль только экономьте, ага. Куда ты так внимательно смотришь, Аманда? Что там увидела?
– Так… – девушка повела плечом. – Показалось, будто в часовне Святого Искле горит огонь.
– Где горит? – настороженно переспросил Егор. – Что еще за часовня?
– Ну, вот там, далеко… разрушенная, – юная ведьма показала пальцем на вершину горы. – Мне про нее дядюшка Гильермо рассказывал, про часовню эту – ее, давно еще, лет, может, пятьсот назад, разрушили и осквернили мавры. С тех пор туда никто и не заходит – нехорошее место, недоброе.
–
– Да вроде как пламя блеснуло… или показалось, сейчас вот и не вижу уже.
– Не показалось, – хмуро промолвил Рыбина. – Я тоже заметил. Жег там кто-то небольшой костерок.
Аманда протянула к костру руки:
– Может, пастухи? Хотя нет, не должны бы. Наверное, это паломники – не из этих мест. Не знают.
– Паломники? – задумчиво глядя на прыгающие языки огня, напоминающие красные, трепещущие на ветру, тюльпаны, князь почесал бородку. – Может быть. А, может, и нет…
– Думаете… убийца?!
Девушка ахнула, покрепче прижимаясь к сидевшему рядом Лупано. Парень от этого удовольствия покраснел, а вот Аманда – и не заметила. Да никто не заметил – темно, да и пламя само по себе красноватое.
– Убийца? – Вожников не сразу сообразил, о чем идет речь. – Ах, да… Кто знает? Сейчас-то мы уж точно туда не пойдем. Да и утром там нечего делать – пока дойдем, их уже и след простынет, кто бы они там ни были.
– Вы сказали – «они», сеньор? – тут же переспросила девчонка. – Значит, убийц – несколько? Вы что-то знаете, чего пока не говорите нам, но… Если б сказали, может, мы б смогли вместе подумать, чем-то помочь.
– Убийцы идут к морю, – Егор развел руками и вытащил из-за пояса вырезанную Рыбиной (им же и преподнесенную) деревянную ложку. – Пока это все, что я знаю, вернее – о чем догадываюсь. Нам всем надо подумать, как узнать кратчайший путь.
– Так дядюшка Гильермо же указал!
– А можно еще спросить у пастухов.
– Или у паломников.
– Да! У пастухов и паломников! – князь весело засмеялся, что для всех явилось большой неожиданностью, и, подмигнув Аманде, потянулся ложкой к только что снятому с огня котелку. – Завтра у них и спросим. А пока – есть и спать. Агостиньо! Твоя – первая стража.
Он как-то связан с Черной Мадонной! Той, которую похитил, убив послушника в притворе бенедиктинского монастыря на горе Монтсеррат. Похитил вовсе не потому, что сам этого захотел… о, нет, не захотел – заставили, влили в рот какую-то гнусную гадость, подстерегли как раз в тот момент, когда… когда… О, это было так сладостно, так приятно – опять же, приятно не столько себе самому, сколько… саму Солнцу, ведь цена жизни светила получила тогда то, чего так желало, то, без чего мир давно бы погрузился в самую мрачную тьму.
О, Существо хорошо понимало это! Как и то, что похитители не убивают его только лишь из-за похищенной Девы. Сияюще-темной, тяжелой, впрочем, не настолько тяжелой, чтоб ее не мог нести кто-то другой. А ведь никто, кроме Существа, не нес – все время его заставляли. Держали на цепи, словно дикого зверя… Так ведь он и был для них словно дикий зверь. Они же видели. Все видели, да. Хорошо хоть не помешали… или – не осмелились помешать? Удалось! Тогда удалось напоить Солнце живительной влагой – красной, дымящейся, свежей… Пей, Светило, живи и дай жизнь людям. Всему этому миру – так!