Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Что разведчики? Еще не появились?
Сдвинув на затылок шелом, воевода подогнал коня, останавливаясь рядом с князем:
– Должны бы объявиться уже… Да вон они скачут!
На этот раз, не как во сне, всадников было двое. Один гнал коня с севера, другой – с юга. За тем, что скакал с севера, спотыкаясь, бежал привязанный на аркане пленник – молодой босоногий кнехт. Оба витязя подъехали одновременно, одновременно спешились…
– Ну? – грозно нахмурился князь. – Вижу, новости у вас невеселые. Говори ты! – он махнул рукой тому, что прискакал с юга.
– Беда, княже! Войско, с пушками. Не столь велико, одначе числом вдесятеро
– Угу, Жигимонт, – задумчиво покивал Вожников. – Сигизмунд, значит. Ну, вот и встретились… хотя чего мне с этим отщепенцем встречаться? Воинов своих верных зазря под пушками положить? Что с севера?
– Тоже войско, князь! – звякнув кольчугою, поклонился воин. – Рыцари! Их примерно столько же – вдесятеро больше нашего.
– Я вижу, у тебя пленник. Послушаем, что он скажет. Эй! – перейдя на немецкую речь, Егор сурово взглянул на кнехта. – Ничего не бойся и говори! Ты вообще, знаешь, кто я?
– Н-нет… – он вовсе не выглядел таким уж запуганным, этот молодой, лет шестнадцати, кнехт с холодными глазами убийцы.
Юное лицо с белесым шрамом на лбу, спутанные, падающие на лоб, волосы… и взгляд молодого голодного волка!
Князь скосил глаза:
– Он что босиком-то?
– Так почти у шатра взял, – довольно щурясь, доложил дружинник.
– Молодец! – похвалив воина, князь приосанился и вновь повернулся к пленному. – Я – курфюрст Ливонии и повелитель всех имперских земель… к тому же еще и русский великий князь, эрцгерцог. Как смел ты воевать против меня, червь?
Услыхав такое, кнехт почему-то сразу поверил княжьим словам, видать, что-то подобное слышал, а вот теперь и увидел воочию самого грозного венценосца!
– О, благородный господин, Ваше величество, я лишь военный слуга и делаю то, что прикажет мне мой господин… и наш командир.
– А кто ваш командир?
– Все зовут его Голландец.
Князь даже в ладоши хлопнул:
– Оп-па! Голландец? Не старый ли мой это дружок? Он что же, имперский рыцарь, барон?
– О, нет, просто наемник. Король Зигмунд так и не дал ему титула. Может быть, не успел…
– Ага, не успел, как же! А как его зовут, твоего славного командира? Случайно не Вандервельде?
– Нет. Ван Эйк. Антониус ван Эйк.
– Ах, ван Эйк! Его папашка, стало быть, все-таки был пиратом.
Посмеявшись, Егор ненадолго задумался и, обернувшись, махнул рукой слугам:
– Белого коня мне! Мантию. Корону! Да, и еще меч – тот самый, что подарил Вацлав.
Произошедшие с князем превращения произвели неизгладимое впечатление на юного пленника. Узрев, наконец, истинное обличье императора, кнехт повалился на колени, со слезами в глазах вытянув руки:
– О, великий господин мой! Большая честь для меня принять смерть под вашим благородным клинком.
– Со смертью мы, пожалуй, погодим. Ты, парень, мне еще послужишь.
Князь спешился, погладив по крупу подведенного белого жеребца, потом потребовал перо и бумагу, что-то быстро написал, не скрывая ехидной усмешки, самолично привесил к грамоте золотую имперскую печать с черным орлом, распластавшим крылья.
Еще раз усмехнулся и вдруг подмигнул пленнику:
– Эй, кто-нибудь. Дайте ему башмаки и коня. Моя личная стража – со мной. В лучших плащах! В парадных латах!
– Но… стражей всего-то дюжина, княже! – недоуменно моргнул воевода. – Вы полагаете, этого хватит?
– Вполне. Да! Там два арапчонка подаренных,
– Генрих.
– Ну что, Генрих. Едем!
Такой вот процессией и поехали, никуда не спеша, тем более и дождь уже кончился, и проглянувшее солнышко блеснуло в императорской золотой короне. Впереди, постоянно оборачиваясь и еще не до конца веря своему счастью (а служить императору это, несомненно, счастье), ехал юный кнехт Генрих, за ним – сам князь Георг при всех регалиях, его длинную, ниспадающую с крупа коня мантию, подбитую горностаем, гордо несли два арапчонка – подарок секретаря папской курии достопочтенного синьора Поджо Браччолини. За арапчонками ехал глашатай в затейливо расшитой котте герольда, ну, а за ним в сияющих аугсбургских латах и с золочеными секирами на плечах красовалась личная гвардия императора.
Они остановились на поляне, не доезжая до разбитых шатров шагов двести. По знаку князя глашатай протрубил в рог…
– Ну, скачи, – крикнул Егор кнехту. – Зови своего командира. Да скажи – пусть поторапливается, негоже мне его ждать.
В томительном ожидании Вожников достал из поясной сумки письмо от любимой супруги…
«А еще, о венценосный муж мой, хочу сказать, что часто вспоминаю наши с тобой забавы, как мы валялись, бывало, на сене, а то и где-то еще, и как-то дворовый мальчишка нас углядел – а ты смеялся. Помню губы твои, глаза и руки – ласковые и нежные, как ты гладил меня по спине, прижимая, как целовал грудь мою, соскучилась я по тебе очень сильно, как и сынок наш, Мишенька, с которым тоже все хорошо милостию Божьей. Очень рада известию о том, что скоро ты будешь дома, не забыл ли просьбишку мою о синей шелковой мантии с золотистым подбоем, и про платье аксамитовое, надеюсь, что помнишь. Да, еще бы хорошо, чтоб ты гребень с самоцветами – серебряный, с золотой поливою, привез, а то посадника Василия Есипова дочка, змия, исхвасталась уж совсем – у нее такой гребень есть, а ни у кого боле. За сим остаюсь, супруга твоя венчанная или, как ты привык, чтоб я писала: Люблю. Жду. Лена».
– Люблю. Жду. Лена, – глядя на подъезжающих воинов, негромко повторил князь.
Голландца он узнал сразу, сомнений не оставалось никаких: исхудавшее лицо с рыжеватой «шкиперскою» бородкой, в левом ухе – золотом пылала серьга.
Вандервельде – ван Эйк, похоже, не совсем четко себе представлял, что сейчас делать, чувствуя в сложившейся ситуации какой-то подвох…
С одной стороны, конечно, было сильное желание выхватить сейчас меч да махнуть рукой рыцарям… но…
Опытный пройдоха ван Эйк понимал, что бывают такие дела, в которых никогда торопиться не следует.
– Рыцарь ван Эйк? – улыбаясь, поднял глаза Егор. – Ах, еще не рыцарь? Как же так?
– Да вот так как-то случилось, – голландец уязвленно скривился, глаза его сверкнули таким бешенством, что, будь на месте Вожникова кто другой, так, верно, решился бы уже на самую кровавую битву.
– Вы славный воин, Антониус, – покачав головой, князь поправил на голове императорскую корону и выхватил из ножен меч.
Голландец резко попятился, его воины вскинули арбалеты и копья.
– На колени, достойнейший воин ван Эйк! – грозно произнес Вожников. – Иль ты не знаешь, кто я такой ныне?