Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Так крестоносцы его обратно сюда и послали – соглядатаем!
– Ага, послали… а легенду получше им было не придумать?
– Какую еще легенду?
– Ну, сказку, как вы называете, – пояснил князь. – Могли бы и что-нибудь более правдоподобное сообразить. Потому думаю – вряд ли врет сотник. Слишком уж невыгодную для себя картину рисует.
Прокоп Большой сердито сверкнул глазами:
– Да и черт с ним, с этим сотником. Казнить – и дело с концом – будем еще тут на него время тратить!
– Да, казнить, поддерживаю, – согласно кивнул «замполит». – Кто против нашего с паном Прокопом слова?
Вожников про себя усмехнулся: а ведь хорошо загнул
Однако против неожиданно выступил усатый канонир и еще несколько уважаемых в войске панов, которых, подумав, поддержал и князь. Таким образом, большинством голосов было принято решение подозреваемого в измене пока не казнить, а подержать в подвале до приезда воеводы, с которым отправились еще двое сотников, таким образом, лишив революционное собрание целых трех голосов.
– Да, подождем воеводы, – тряхнул головой канонир. – А там снова соберемся и уж окончательно все решим.
Согласился с тем и Прокоп Большой… или Великий, перекрестил всех – он все же был когда-то священником, да и сейчас не слагал с себя сана – и, надев на голову шапку, покинул пивную.
Кое-кто из отцов-командиров остался пить пиво, большинство же ушло, в том числе и князь, догнавший Прокопа на углу узкой улицы и испросивший разрешение «поработать» с подозреваемым.
– Поработай, поработай, сын мой, – неожиданно добродушно усмехнулся таборитский вождь. – Смотри только, насмерть его не запытай, а то знаю я вас, русских.
Кто бы говорил!
Поблагодарив Прокопа, Егор простился с ним и, свернув в проулок, зашагал к постоялому двору, в подвале которого и томился незадачливый возвращенец сотник. Томился. Впрочем, вполне комфортно – копна сухой соломы, бочонок пива, свечечка. Видать, сотоварищи «согревали» или симпатичная вдовушка – хозяйка постоялого двора Вржегла.
– Рассказывай еще раз все, и в подробностях, – усевшись на прихваченную с собою скамеечку, приказал Вожников. – Все точно припоминай, даже любую мелочь.
– Ох-ох-ох, – пан Ярослав почесал всклокоченную шевелюру и грустно улыбнулся. – Видать, плохи мои дела. А все же не жалею, что сюда пришел – куда мне еще податься?
– Плохи, не плохи – разберемся, – заверил князь. – Ну, хватит уже предисловий, говори… желательно бы по-немецки – можешь?
– Я же в Праге жил!
– Ну, вот и славненько.
Кое-что в рассказе бедолаги сотника Вожникова зацепило – купцы, с которыми ехал (да не доехал) в Жатец пан Ярослав, говорили о каких-то письмах, которых надо обязательно передавать лично в руки благородному рыцарю Гуго фон Раузе, мол, пару раз перепутали, не передали, так рыцарь пригрозил выгнать из лагеря всех маркитантов.
Наверное, Егор и пропустил бы сие мимо ушей, да вот спросил просто так, для смеху, разговор поддержать – что же, мол, благородный рыцарь грамоту знает?
– Выходит, знает, – развел руками Гржимек. – Но я про него ничего не могу рассказать – не видел даже. Нет, в бою-то, верно, видал, но…
– Ну, надо же – грамотный немецкий рыцарь. Деревянное железо!
Посмеявшись, князь принялся расспрашивать о лагере крестоносцев, о герре Штальке, да и устроенной врагами засадой поинтересоваться не забыл. Сотник все пересказал старательно, правда, ничего нового к уже известному не добавил, что вызвало явное сожаление князя, где-то в глубине душе все же лелеявшего надежду узнать кое-что большее. Увы!
Написанное на лице Егора разочарование было столь искренним, что посочувствовал даже подозреваемый:
– Ну уж, пане,
– О письмах, – махнул рукой князь. – Тех, что упоминали купцы. От кого фон Раузе их получал?
– Этого они не говорили. С оказией где-то передавали, мол, в Жатец… но в Жатец не все следовало письма везти.
– Это я понял. Так какие – рыцарю?
– Не знаю, пане, – Гржимек огорченно вздохнул. – И рад бы помочь, но… увы. Они ведь так, промеж собою трепались от нечего делать – то про одно, то про другое… Ох ты ж! – сонник вдруг встрепенулся, вздрогнул. – Печати там должны быть какого-то заметного цвета… то ли желтый воск, то ли красный… или желто-красный разве…
– Может, оранжевый? Как закатное солнце.
– Как вы сказали, пан?
Егор спрятал улыбку: оранжа – апельсина – в Чехии, похоже, еще не знали.
– Говорю – желто-красный.
– Да-да! – закивал подозреваемый. – Теперь вспомнил – так они и говорили: желто-красный.
Простившись с бедолагой сотником, князь в задумчивости отправился к себе и, не раздеваясь, улегся на ложе. Не спал, все размышлял об услышанном, что-то сопоставлял, даже, запалив свечу, рисовал пером какие-то схемы.
Были, продавались цветные свечки – добавляли в воск различные примеси. И красными торговали, и желтыми, и синими… А вот оранжевых Егор не видел, оранжевый – цвет составной, приметный… его из двух свечей получить можно. Так кто же будет сразу с двух свечек воск для печати смешивать? А тот, кому надо. Только тот. Кстати, кое-кто частенько письма любимой доченьке пишет… Пан Свободек! Он? Если у него есть цветные свечки…
Цветные свечки у пана Свободека имелись, о чем на следующий день поведал возчик пан Добружа, он же эти свечки и покупал. Красные, желтые… каких-то других цветов вроде и не было.
Информация оказалась вполне заслуживающей внимания. Значит, что же – выходит, «замполит» и есть предатель? Если так, то оставалось понять, зачем это ему надо? Пан Свободек примкнул к таборитам, похоже, вполне искренне, пафосно выражаясь – по зову сердца. Крестоносцев он ненавидел… тогда какого же рожна предавать? Нет, или это кто-то еще, или… Или имелся у «замполита» какой-то свой расчет!
Целых три дня молодой человек носился как угорелый – собирал сведения о составе тех отрядов, что подверглись дерзким нападениям немцев, именно это – социальный срез – и казалось сейчас наиболее важным. Вожников составлял выборки, чертил диаграммы, сожалея лишь об одном – был бы под рукою компьютер, все сделалось бы раз в десять быстрее, а так приходилось все рассчитывать самому, вручную. И все же труды увенчались успехом! Почти не смыкая глаз, Егор скрупулёзно проанализировал качественный состав гуситских отрядов, и пришел к однозначному выводу – кто бы ни был предатель, руками крестоносцев он просто выбивал колеблющихся, чашников, всех тех, кто не разделял радикальные идеи таборитского руководства… даже не то чтобы не разделял, а просто – недостаточно верил, этого было достаточно, чтобы подставить человека под разящие мечи рыцарей. И сами-то крестоносцы весьма часто не получали от своих вроде бы успешных налетов никакой материальной выгоды. Ну, что толку, скажем, было нападать на обоз с сеном? Велика прибыль! Или – просто атаковать обычный сторожевой отряд. И сколько своих потеряли благородные господа? А в результате погибло трое чешских рыцарей со своим дружинами. Всех троих Егор знал – славные были рубаки, и сражались славно… разве что ни в грош не ставили пана «замполита».