Ватажники атамана Галани
Шрифт:
Иринка сразу бросилась к нему.
— Бедненький, ему больно, он плачет! — воскликнула она, осторожно беря его на руки. — Нужно взять его с собой.
— Мы не можем подбирать всех бродячих кошек, — недовольно буркнул Матвей Ласточкин. — Она с детства такая, чуть какую несчастную животину увидит, сразу тащит домой.
— Но тятенька, он же погибнет, если мы ему не поможем. Пожалуйста, можно я его оставлю?
— На острове много рыбьих голов и потрохов. Так что в еде ему недостатка не будет, — поддержал я девушку. —
Иринка посмотрела на меня с искренней благодарностью.
— Ладно, — сдался Матвей Ласточкин. — Так и быть. Забирайте его. Только учтите, нянчиться с ним будете сами.
— Хорошо, — просияла Иринка. — Я буду ему мамой кошкой, а ты Артемька папой кошаком.
Всю дорогу до острова мы отбирали друг у друга котёнка, чтобы погладить его или почесать за ушком, и боюсь, совсем замучили беднягу.
— Как мы его назовём, — спросила девушка.
— А это он или она?
— Дай я посмотрю.
Котёнок перекочевал в руки Иринке.
— Это она.
— Тогда пусть будет Машка или Катька.
Котёнок свернулся калачиком на руках у девушки.
— Она такая махонькая, прямо как горошина.
— Тогда давай назовём её Горошиной.
Иринка захихикала.
— Какое смешное имя.
Итак, с общего согласия котёнка окрестили Горошиной.
Запах рыбы Горошина учуяла не успели мы пристать к берегу. Она заорала благим голосом, и, когда её опустили на песок, резво поковыляла к вонючей куче рыбных отходов.
В этот вечер Горошина обожралась так, что не смогла дойти до приготовленной ей подстилки и заснула прямо рядом со своим сокровищем. Мы с Иринкой осторожно перевязали ей лапку.
На следующий день Матвей Ласточкин поднял меня спозаранку и мы вышли на песчаный берег, где сушились сети.
— Имать твоего приятеля «писаря» придётся нам вдвоём. Привлекать к этому делу гарнизонных солдат мы не можем. Как уже говорил воевода, среди них наверняка имеются пособники Галани. Воеводские же гайдуки народ конечно бравый, но деликатности в них никакой. Поднимут шум, прославят на весь Саратов, и вместо того чтобы повязать человека, убьют или покалечат.
Я колченогий, от меня тоже толку не много. Так что основное бремя ляжет на тебя. Мы с Иринкой будем на подхвате.
— Не сладить мне, Матвей Иванович, с матёрым татем, — забеспокоился я.
— Сладишь, коли научу тебя правильному мордобою. Набить морду ближнему может любой, у кого мало-мальски работает соображалка, даже если ближний шести саженей ростом, а тебя боженька не наделил богатырским сложением. Ты вот вчера в драку с Андрейкой не полез, забоялся, что не одолеть тебе его.
Я весь покраснел, устыдившись своей трусости, но мой наставник, не обратив на это внимание, продолжил:
— Ну, так ты прав. Чего зря с чёртом ссориться, если не знаешь, как ему хвост прищемить. Сначала научись, а затем ссорься.
Ты, Артемий, главное дурь из головы выкинь и запомни правило — никогда не дерись честно. Бей подло, исподтишка, когда тот, кто стоит перед тобой, этого не ожидает. Твоё дело ни честь молодецкую сохранить, а выжить и победить. Бить нужно, по возможности, первым и удар должен быть таким, чтобы супротивник уже не смог подняться и ответить. И для этого совсем не обязательно иметь косую сажень в плечах и кулаки размером с арбуз.
С этими словами Матвей Ласточкин, казалось легонько, ткнул костяшками пальцев мне под дыхло. От резкой боли я согнулся пополам и, захрипев, повалился на песок.
К вечеру на мне уже не осталось ни одного живого места. Иринка смазывала мои синяки какой то вонючей мазью и вздыхала:
— Бедненький. Тятенька совсем не злой, однако, иногда бывает очень строг. Но это только на пользу.
— Знаю, — прокряхтел я в ответ.
Каждое утро Матвей Ласточкин наставлял меня в премудростях борьбы и кулачного боя. Я научился мгновенно валить человека на землю и вязать его по рукам и ногам, двумя ударами разделываться с любым здоровяком и даже убивать голыми руками.
В остальное время он заботился о том, чтобы моя внешность, речь и повадки соответствовали образу воровского казака. Начал с того, что вытащил из закромов огромную бутыль самогона.
— Бабка Нюра варила, — сказал он. — Хорошая, на травах, не то что водка, которую подают в кабаках. Та дрянь, какой свет не видывал. Только на то чтобы отравиться и годиться.
— Это ещё зачем? — недоумённо спросил я.
— Надо, пей, — строго распорядился Матвей Ласточкин. — Ты когда-нибудь видел непьющего разбойника?
— Не приходилось.
— Верно, я тоже. Ведь разбойнички тоже люди и страшно, им как остальным. Страх же у них великий, так как знают, что рано или поздно не миновать им мучительной смерти в петле или на колесе. А после смерти гореть им вечно в гиене огненной. Вот и заливают они свой страх вином да водкой. Коли ты с ними пить не будешь, непременно вызовешь подозрения. Так что пей.
Я выпил, и это было последнее, что сохранила моя память в тот день. Наутро я проснулся, страдая от дикого бодуна. В поисках воды вышел на улицу и тут же зажмурился от яркого солнца.
— Молока хочешь? — услышал я голос Иринки.
Сама она сидела на пеньке и доила козу. Горошина вертелась рядом и так и норовила залезть в ведро. Я отодвинул её в сторону и бессовестно выпил всё молоко, что успела надоить девушка.
— Что вчера было? Ничего не помню.
— Вы с тятенькой поспорили, кто больше выпьет и при этом останется в здравом уме. После каждой чарки нужно было досчитать до ста.
— И что? Кто победил?
— Ты уже после третьей начал бессвязно бормотать и нести всякую чушь.