Ватажники атамана Галани
Шрифт:
Вскоре в кабак, виляя бёдрами, вошла Иринка. Лепившиеся вокруг конокрадов неряшливые хмельные девки, тут же встрепенулись и стали наблюдать за ней недобрыми глазами.
Иринка прошла мимо «писаря», повернулась, посмотрела на него, забавно похлопав глазками.
Тот похотливо облизнулся и сказал ей:
— Эй, потаскушка, иди-ка ко мне.
— Это кто тут потаскушка?! — обижено воскликнула Иринка. — Я честная девушка! — Но послушалась и уселась на колени разбойника.
Однако её тут же стащили за волосы на пол две злющие «маруськи».
—
Я рванулся было на помощь Иринке, но Матвей Ласточкин схватил меня за шкирку, усадил обратно и шепнул:
— Не рыпайся. Иринка знает что делает.
И действительно, дочка Матвея Ласточкина свирепо вцепилась зубами в руку «маруськи». Та дико завизжала и попыталась вырваться. Они покатились по полу дубася друг друга по чём зря и осыпая ругательствами.
— Б… дерутся! — крикнул кто-то.
Конокрады сразу же забыли о бойцовых петухах и принялись делать ставки кто на Иринку, кто на её соперницу. Но тут поднялся Матвей Ласточкин.
— Прокляты вы, грешные! — грянул его громовой голос.
Вокруг сразу всё стихло. Драка прекратилась. Выдержав паузу, Матвей продолжил:
— Проклят сей вертеп разврата и богохульства!
Далее он стал вещать о грешности рода людского и покаянии, обнаружив при этом такое красноречие, что мне даже показалось, что всем конокрадам закралась в душу мысль бросить своё ремесло и уйти в монастырь замаливать грехи.
Пока Матвей Ласточкин проповедовал, а конокрады внимали его словам, Иринка подобралась к «писарю» и дёрнула его за рукав.
— Идём со мной. За ночь пятак.
Тот кивнул головой. Они потихоньку выскользнули из кабака.
Настала пора мне действовать. Я вышел следом. На улице была темень, хоть глаз выколи. Я остановился и прислушался. Из-за угла доносились хихиканье и звуки ленивой возни. «Писарь» тискал Иринку, прижав к стене. Та пыталась вывернуться шепча ему:
— Ну зачем же так? В грязи, аки звери какие. Пошли ко мне. Тут рядом. У меня перины пуховые, подушки мягкие.
— Пять лет на перинах не спал, — прорычал от удовольствия «писарь». — Идём же скорее.
Я направился к ним, мыча что-то нечленораздельное.
— Уйди от сюда убогий, — зашипел на меня «писарь».
В это время Иринка бросилась ему под ноги, а я ударил головой по носу. Перелетев через девушку, «писарь» опрокинулся в дорожную пыль. Я тут же оказался на нём и стал выкручивать руки. Но разбойник оказался сильнее, чем я предполагал. Одним резким движением он сбросил меня с себя, вскочил на ноги и занёс ногу, чтобы ударить меня в живот. Я успел откатиться и вцепился зубами в его ногу. «Писарь» заорал, а я хитроумной подножкой снова повалил его на землю и ткнул пальцами в глаза. Ошалевший от боли разбойник принялся кататься по земле и громко кричать. Я снова попытался выкрутить ему руки, но получил сокрушительный удар локтем в челюсть. Перед глазами замелькали красные мурашки. Следующий удар пришёлся в живот лишив меня дыхания. Руки «писаря» сдавили мне горло, и неизвестно чем бы всё кончилось, если бы Иринка не шарахнула его сзади поленом по голове. Только тогда мне удалось связать его и заткнуть рот онучей. Мы с Иринкой оттащили нашего пленника за угол и стали ждать её отца.
Он появился не скоро. Иринка даже успела сбегать к колодцу за водой; после драки меня мучил жуткий сушняк.
Матвей Ласточкин перевернул «писаря». Тот уже очухался и попытался лягнуть ряженного юродивого ногами.
— Не шали, — произнёс Матвей Ласточкин и надавил пальцем на шею разбойника.
Тот сразу обмяк.
— Тащим его на воеводский двор, — сказал Матвей Иванович. — Мне, как убогому калеке, нести такую тушу не под силу, так что, Артемий, взваливай его себе на хребет и вперёд.
Глава XI
Допрос «писаря» на дыбе. Его история. Я становлюсь Васькой Дьяком.
В подвале воеводского двора пытошных дел мастер разжигал в очаге огонь, красные языки которого зловеще плясали по дыбе и ржавым кандалам. Кат взял длинный кнут и лихо прошёлся им в воздухе.
На верёвках, обшитых войлоком, чтобы не перетирать кожу, висел раздетый донага «писарь». Возле него стояли воевода и Матвей Ласточкин. Я жался к двери, всё ещё надеясь сбежать из этого страшного подвала, и не видеть, как будут заживо снимать кожу с человека.
— Встряхни его, — велел палачу воевода.
Кат, встав на веревке, встряхнул разбойника так, что руки того вышли из лопаток. «Писарь» громко вскрикнул от боли и обмяк.
Матвей Ласточкин плеснул в лицо «писарю» ведро ледяной воды. Тот открыл мутные глаза.
— Кто таков, как звать, какого сословия? — грозным голосом спросил воевода.
— А не пошёл бы ты на х…, — прохрипел разбойник.
Воевода зловеще улыбнулся и кивнул палачу. Тот нагнул спину «писаря» и хлестнул кнутом по хребту, затем ещё раз и ещё раз, сдирая со спины кожу ровными лоскутами. А Матвей Ласточкин тем временем тряс над ободранной кожей зажжённым веником. Разбойник закричал, забился.
— Будешь говорить? — спросил воевода.
— Буду, буду, — крикнул «писарь».
— Вправь ему кости, — сказал Бахметьев.
Пытошных дел мастер с ловкостью костоправа вправил допрашиваемому лопатки.
— Говори имя.
— Василий, сын Осипов по кличке Дьяк. Поповского сословия. Родом из Углича.
Матвей Ласточкин повернулся ко мне:
— Ты чего стоишь истуканом, — рявкнул он. — Записывай все, что он говорит, слово в слово.
Я, усилием воли подавив тошноту, послушался. Перо со скрипом заходило по бумаге.
— Куда путь держишь, Васька Дьяк? — спросил воевода.
— В Астрахань к тётке, — просипел растянутый на дыбе разбойник.
Бахметьев сорвался на крик:
— Брехня! Говори правду, не то худо будет!
Кат снова встряхнул пытаемого и пустил в ход кнут. Толстые стены подвала поглотили душераздирающий крик. Мне сделалось совсем дурно. Я так и не смог привыкнуть к виду пыток.