Ватажники атамана Галани
Шрифт:
— Может на перо его? — подал голос каторжник.
— Ну, ну, — погрозил ему дядя Егор. — Совсем озверел ты, Мухамор. Как что, так сразу на перо. Ни хочет человек о себе рассказывать, его право. Тебе ведь, Мухамор, тоже не понравилось бы, коли кто-нибудь стал выспрашивать, как ты Сидора Телегина на Ардыбазарной дороге порешил за рубь с полтиной…
Вдруг дядя Егор вскочил на ноги с неожиданной для его тучности резвостью. В руке его был зажат свинцовый кастет. У меня в глазах сверкнула яркая вспышка, и я провалился в темноту.
Очнулся я в трюме коломенки, скрученный
Бросив бесплодные попытки освободиться, я крепко зарёкся, что ежели останусь жив, больше ни в какие рискованные предприятия соваться не стану. Лучше живым тараканом за печкой прятаться, и тепло и сытно, чем мёртвым орлом с небес падать.
Измученный страхом и малой нуждой, я вскоре задремал. Вдруг вёсла скрипнули и перестали опускаться. Я сразу проснулся и принялся читать про себя все молитвы, какие только мог вспомнить. Люк открылся, впустив в чрево судна яркий солнечный свет. Меня схватили за шиворот и выволокли наверх. Я огляделся. Коломенка стояла в камышах, тянувшихся вдоль обрывистого берега. Меня подтащили к дяде Егору.
— Дай облегчиться, — сказал я.
— Облегчайся, — безразлично ответил дядя Егор. — В последнем желании не отказывают.
Стоявшие вокруг бурлаки дружно захохотали. От этой злой шутки у меня сжалось нутро, и пришлось напрячь последние силы, чтобы казаться спокойным.
Я подошёл к борту и всё так же небрежно сказал:
— Руки хоть развяжите.
Дядя Егор согласно кивнул. Его люди развязали мне руки. Я стал сжимать и разжимать кулаки, чтобы вернуть пальцам чувствительность, приготовившись, как только будет удобный момент, прыгнуть в воду и попытаться скрыться в камышах.
Однако сзади щёлкнул курок пистолета.
— Не дури, — тихо сказал дядя Егор. — Я с такого расстояния не промахнусь.
Справляя малую нужду, я взвешивал свои шансы обмануть пулю и уйти от погони в камышах. Найдя их очень и очень слабыми, решил пока оставить мысли о побеге, а там будь что будет.
Сделав дело, я уселся на палубу напротив дяди Егора.
— Ты уж извини, Василий, или как там тебя там, за такое гостеприимство, — дружелюбно произнёс хозяин коломенки. — Пойми, мы тебя не знаем. И чтобы там не говорил Лукьяшка Герасимов, он душа доверчивая, ты вполне можешь оказаться воеводским ярыжкой, которого мы проморгали. Настоящего Ваську Дьяка могли и убить, почерк подделать, а тайное слово выведать пытками. Данилы, который может подтвердить, что ты есть ты, здесь нет. Поэтому я тебя сейчас буду спрашивать, а ты отвечай, только честно, как батюшке на исповеди. Договорились?
Я кивнул.
— Тогда расскажи, кто ты и откуда взялся.
Я тяжело вздохнул и стал рассказывать дяде Егору историю Васьки Дьяка, медленно, словно объясняя простую истину малому детю.
Тот слушал внимательно, не перебивал, и казалось, даже, всему верил. Однако как только я закончил, он разочарованно покачал головой.
— Я же просил, быть со мной честным. Ты же нагло и бессовестно врёшь.
И тут же мне в живот врезался огромный кулачище Мухомора, вышибив из груди воздух. Я задохнулся и повалился на бок. Бурлаки дяди Егора схватили меня за ноги и за руки и погрузили головой в воду. Я непроизвольно вдохнул и захлебнулся. Забился в судорогах удушья. Перед глазами поплыл красный туман. Наконец меня вытащили из воды и бросили на палубу.
— Я же сказал, как батюшке на исповеди, — послышался где то вдалеке голос дяди Егора.
— А я и так, как батюшке, — выхаркивая воду из лёгких, огрызнулся я.
— Тогда прощаю тебе грехи твои вольные и невольные. Аминь.
Я снова оказался в воде. На этот раз меня держали гораздо дольше. Я бился в конвульсиях, теряя сознание. И вот снова благословенный воздух. На этот раз дяди Егору пришлось долго ждать, пока я обрету способность дышать и говорить.
— Ты, наконец, скажешь правду, — словно бы раздражённый непонятливостью собеседника, сказал он. — Третий раз искупаешься, живым не вынырнешь.
У меня больше не было сил сопротивляться. Хотелось только одного, чтобы эти мучения закончились, всё равно чем. Сдаться, рассказать им, что никакой я не Васька Дьяк, а писарь Полицмейстерской канцелярии Артемий Кондратьев, посланный на Волгу ловить атамана Галаню? Тогда возможно меня убьют быстро и без особых мучений.
Но мне вовсе не хотелось умирать. Всё во мне сопротивлялось этому. В голове промелькнула шальная мысль. Кинжал, пристёгнутый к руке. Если выхватить его и воткнув одному из моих мучителей в глаз, проложить себе дорогу к борту. А там может быть Господь совершит ещё одно чудо и вырвет меня из рук безжалостных убойц. Однако страх настолько сковал мои конечности, что они напрочь отказывались повиноваться усилиям воли.
— Говори, кто таков, и что умышляешь против вольных казаков, — грозно потребовал дядя Егор.
Всё что я ещё был в состоянии сделать, так это сказать ему какую-нибудь дерзость:
— Попался бы мне ты в Макарьеве года четыре назад. Яшка Рябой, покойник, очень любил одну забаву, всовывал в зад купцу шланг от корабельной помпы и надувал пока тот не испускал дух. Я бы с тобой точно так же повеселился.
Хозяин коломенки едва не задохнулся от злобы.
— Кончайте его, — велел он.
Меня потащили к борту. Я не сопротивлялся, полностью отдавшись на милость Всевышнего. Когда мои волосы уже коснулись воды, дядя Егор вдруг крикнул:
— Ладно, ребята! Волоките его обратно! Кажись он тот за кого себя выдаёт. Яшка и вправду надувал купцов помпой. Мне об этом Данила Мельник рассказывал. А если мы ненароком прикончим толмача с персидского, Галаня очень осерчает.
Меня бережно опустили на мокрые доски. Дядя Егор дружески улыбался.
— Ты только не крысся на меня, Василь, хорошо? Я по-настоящему не собирался тебя насмерть топить. Просто проверял. У атамана Галани уйма недругов, которые спят и видят, как подстроить ему подлянку. Лишняя предосторожность никогда не вредит. Лады?