Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна
Шрифт:
Он указал своими длинными пальцами на герб у себя на груди.
– Да.
– Весьма похвально. В наше время все так разобщены, почти никто не общается с соседями, как будто каждый говорит на своем языке.
– Я говорю на многих.
Барон кивнул:
– Иногда мне кажется, капитан Вон, что, не случись Вторжения, если бы Альянсу не пришлось на чем-то сосредоточить все силы, наше общество совсем бы распалось. Капитан Вон… – Он запнулся, морщины у него на лице задвигались, сошлись вместе, затем вдруг расправились. – Ридра Вон?
Она кивнула, улыбнулась в ответ, но внутри насторожилась: что дальше?
– Я
Он опять протянул руку, как будто заново знакомился.
– Ну конечно…
Его прежняя маска и вся манера держаться осели, как пласт песка, и, если бы она не видела этого преображения, сейчас бы искренне прониклась симпатией к этому сердечному человеку.
– Ваши книги, знаете…
Он не закончил фразы и только слегка покачал головой. Карие глаза чересчур распахнуты; улыбка чересчур смахивает на ухмылку; руки безотчетно пытаются сцепиться в замок – все это выдает слишком уж большую жажду ее присутствия, ненасытную страсть к тому, что есть или что он видит в Ридре, разгоревшийся аппетит…
– Ужин у меня дома подают в семь, – прервал он ее размышления как-то очень впопад. – Сегодня вечером вы ужинаете с баронессой и со мной.
– Спасибо. Но я хотела обсудить с командой…
– Мое приглашение распространяется на всю вашу свиту. У нас просторный дом; к вашим услугам – комнаты для совещаний, не говоря уже о развлечениях; вам, несомненно, будет вольготнее, чем на корабле.
Этот отливающий фиолетовым язык, который мелькает за белоснежными зубами, эти коричневые губы, думала Ридра, порождают слова лениво, неспешно, словно движутся медленные жвала богомола-каннибала.
– Приходите, пожалуйста, пораньше: мы хотим вас приготовить…
Она чуть не вскрикнула – и тут же почувствовала себя по-дурацки. Он сузил глаза: заметил ее испуг, но не понял его причину.
– …к экскурсии по заводам. Генерал Форестер предложил посвятить вас во все, чем мы занимаемся для борьбы с захватчиками. Это большая честь, капитан Вон. На заводах служат немало бывалых офицеров, которые никогда не видели кое-чего из того, что увидите вы. Хотя в основном ничего увлекательного. Выйдете оттуда нашпигованной массой утомительных подробностей. Впрочем, есть и довольно остроумные вещи. Стараемся, так сказать, подогревать воображение на медленном огне.
Я с ним параноиком стану, подумала она. Не нравится он мне.
– Не хотелось бы излишне затруднять вас, барон. И на корабле меня ждут определенные дела, которые…
– Но я прошу вас! Если примете мое приглашение, это немало облегчит исполнение вашей миссии. Кроме того, визит столь талантливой и всеми почитаемой гостьи сделает честь моему дому. А я, признаться, в последнее время изголодался… – темные губы сомкнулись на сияющих зубах, – по просвещенной беседе.
Ее челюсти невольно сжались, перед тем как произнести третий церемонный отказ. Но барон уже говорил:
– Буду ожидать вас и ваш экипаж около семи, когда вам будет удобно.
И его глайдер побежал в обратную сторону.
Ридра обернулась к «Рембо»: команда стояла у входа на пандус, на фоне искусственно вечереющего неба четко вырисовывались силуэты. Она пустила глайдер вверх.
– Ну, Дьявало, – сказала она альбиносику, которому только день назад сняли шину, – ты сегодня выходной. Капрал, экипаж пригласили на ужин. Надо ребят поднатаскать насчет этикета. Каким ножом зеленый горошек накладывают и все такое.
– Вилка для салата – маленькая с краю! – Капрал щеголевато повернулся ко взводу.
– А та, что еще меньше и еще дальше, для чего? – спросила Аллегра.
– Для устриц.
– А если не будет устриц?
Флоп согнутым пальцем потер нижнюю губу:
– Наверно, тогда в зубах ковырять.
Коготь положил лапу Ридре на плечо:
– Как себя чувствуешь, капитан?
– Как поросенок на вертеле.
– Что-то ты будто в пани…
– В панировке? – вскинулась Ридра.
– В панике, – озадаченно договорил Калли.
– Может, переработала. Сегодня вечером идем на ужин к барону Вер Дорко. Надеюсь, все немного отдохнем.
– Вер Дорко? – спросила Моллья.
– Он координирует работу оборонных лабораторий.
– Это там придумывают всякие большие и страшные штуковины? – спросил Рон.
– Делают и маленькие, еще страшнее. Думаю, узнаем много нового.
– Если такой «несчастный случай», – сказал Коготь (Ридра вкратце ввела его в курс дела), – устроят здесь, вся наша оборонка может накрыться медным тазом.
– Да уж, самый центр. Хуже – только Штаб-квартиру Альянса подорвать.
– А ты сможешь им помешать? – спросил Капрал.
Ридра пожала плечами, повернулась к мерцающим бестелесным пустотам.
– Есть кое-какие задумки. Ребята, можно вас попросить нарушить сегодня законы гостеприимства и немного пошпионить? Глаз, останься, пожалуйста, на корабле и последи, чтобы никого больше тут не было. Ухо, когда пойдем к барону, сделайся невидимым и, пока не вернемся, не отходи от меня больше чем на шесть футов. Нос, ты за связного. Не нравится мне все это. Может, конечно, воображение разыгралось.
Глаз сказал что-то зловещее. Вообще, телесные могут общаться с бестелесными – так, чтобы разговор запоминался, – только через специальные приборы. Но Ридра нашла другой выход: все, что они ей говорили, она мгновенно переводила на баскский, пока не успели разорваться синапсы. И хотя сами сказанные слова терялись, перевод оставался в памяти. «Сломанные платы – это не воображение» – так примерно прозвучала фраза на баскском.
Она оглядела экипаж, и на душе у нее заскребли кошки. Если бы у кого-то из солдат или офицеров просто были патологические деструктивные наклонности, они отразились бы в психоиндексах. Значит, тут сознательный саботаж. Мысль об этом причиняла боль, как заноза в ноге, которую никак не можешь найти, но которая при ходьбе то и дело колет. Она вспомнила, как сколотила команду за ночь. Гордость. Теплая гордость при мысли о том, как спаянно они работали, ведя ее корабль между звездами. Тепло происходило от чувства облегчения: как же хорошо, что с машиной под названием корабль не случилось всего того, что бывает, когда машина под названием экипаж работает несогласованно и нечетко. Другую часть ее сознания наполняла холодная гордость – за то, как гладко и ловко скользят отполированные до блеска детали этой машины: и ребята без жизненного и служебного опыта, и старшие, выдержавшие такие удары, что могли бы покрыться шрамами и заусенцами и начать цепляться за других. Но нет: она выбрала их мудро, сделала так, чтобы на корабле, в ее мире, было радостно ходить, жить, работать – на протяжении всей экспедиции.