Вавилон и Башня
Шрифт:
– Не готов…
– Да, это так. Но будете.
– Что будете?
– Будете готовы много убивать. Точнее, лишать жизни.
– Но почему, почему?! Ведь эта же скотина, – я показал на лежащего в углу Захара, – он бил вас.
– Это бил не он.
– А кто?
– Я сам, конечно.
– Вы сами? Нет, нет…
– Все, что мы делаем, мы делаем сами. Это и есть путь.
Я сел на земляной пол и посмотрел в лицо Захара, который кусал нижнюю губу. Да так сильно, что струйка крови, вперемешку со слюной, свисала до самого пуза, оставляя расплывающееся пятно на рваной гимнастерке. «Все, что мы делаем, мы делаем сами». Мне очень захотелось сделать что-то самому. Странное ощущение. Как будто сквозь серые облака начал проникать свет. Первые лучики света после долгой темноты.
Один из таких лучиков осветил патрон в ложбинке земли, чуть прикрытый соломой. Видимо, тот, который Сато выбил из ствольной коробки. Я вставил его в винтовку. Потом вплотную подошел к Захару. Еще раз посмотрел на полущенячье-полупоросячье лицо и дослал патрон:
– Ну что, Захар, будешь теперь меня уважать? – спросил я так, будто следующим движением указательного пальца думал отомстить всему этому «народу», который наделал все «это», лишил меня… всего. Лишил всего настоящего.
Захар что-то промычал. Кажется, испугался пуще прежнего. Вот они, поколения рабов. А ведь сколько раз этот боров был в штыковой атаке, сколько раз его «собирал» армейский лазарет… Сколько раз! Но сейчас! Сейчас его смерть настолько явна, настолько очевидна. Вот в чем дело! Он никогда в жизни не встречал что-то настолько очевидное. Теперь это перед ним! Его смерть. И он не знает, что с ней делать. Она уже здесь. Вот она!
Я нажал на спусковой крючок. С таким ощущением, словно все это время держал в руке созревшую сливу, а потом со всей силы сжал, раздавив на части: в разные стороны брызнул сок, ошметки кожуры, полетела куда-то скользкая сливовая косточка.
Прозвучал не очень громкий хлопок. Я ожидал, что в блиндаже выстрел трехлинейки будет гораздо громче. Но нет, сухой безразличный хлопок. В этот момент я ощутил что-то необычное и очень правильное. Что лишать другого человека жизни – гораздо проще, чем об этом говорят. Как хирургическая операция или что-то вроде того. Просто ты делаешь определенное действие, а потом наблюдаешь, что произошло. Просто действие и наблюдение. Я посмотрел на мозги Захара, разбрызганные по глиняной стенке. Серо-коричневые сгустки чем-то напоминали куски полупротухшего мяса из его деревенской колбасы.
Помню, как мама покупала колбасу в Елисеевском гастрономе, с такими тонкими аккуратными прожилками. Колбаса Захара была, напротив, с толстыми и грязными, какими-то «червяками» внутри. И мясом-то не назовешь! Такие же и мозги. Не как из гастронома. Как из курятника, скотобойни или компостной ямы.
– Как вы? – спросил японец, который по-прежнему сидел на своем месте, несмотря на выстрел.
– Хорошо… Теперь очень хорошо.
– Это и есть путь.
– Э… э… чего это там? – прогрохотал кто-то сверху. «Дед Матвей», – понял я.
– Дед Матвей! Я Захара убил! – прокричал я чуть ли не радостно.
– Давно пора, – дед Матвей захрустел своими канадскими болотоходами, спускаясь вниз по хлипкой лестнице. – Давно пора. Этот хохол слишком много жрет. И других подкармливает, сучара. А на сытый желудок войну не выиграешь… Ну? – и дед Матвей оглядел пространство своим, как обычно, рассеянным и одновременно чутким до всего взглядом. – Ну, чего-чего… – он взвесил на ладони безжизненную голову Захара. – Пристрелил сволочь. И чего? А на хрена ты его пристрелил, Кинстинтин? А?
– Ну, дед Матвей… – развел я руками, будто школьник, который зачем-то изрисовал доску перед уроком.
– Лады-лады… он меня тоже замотал. А это чего за фрукт?
– Да как же, как же… это японец Сато, – удивился я. – Дед Матвей, вы ж его сами подстрелить изволили.
– Тьфу ты… забудь это свое «изволили». Замполит здеся! Приехал, сукин кот! Вот, а ты как профессорский сынок языком метешь. Вот! Или как это ваши там сказали бы – «вот-с». Ты со своим «изволите», как карета в свинарне. Может, еще «соблаговолите объяснить» ввернешь? Не, Кинстинтин, ты давай-ка это…
– Простите, дед Матвей! У меня шок.
– А ну! Ударь меня по ряхе что есть силы!
– Как?
– Ударь! – закачался от злобы дед Матвей.
Я его понял. Раз замполит приехал, надо соответствовать. Иначе всю роту могут в расход пустить.
– It's worth to do… Это стоит сделать, – произнес Сато, не открывая глаз.
– Че-г-го? Ты, клоп, хоть молчи! – махнул на него дед Матвей, и я сильно ударил винтовкой по челюсти, стараясь прицелиться в ту часть, где была скула, чтобы не повредить зубы.
– Вот так, вот так… – сказал дед Матвей, поправляя челюсть. – Не… – закричал он, когда я машинально протянул платок. – Ты понимаешь, ты понимаешь, что ежели тебя в том овраге порешат, то нам поставят командиром какого-нибудь сраного Захара, только посмышленей. И ты, ты, профессорский сынок, понимаешь, что будет?! А?! А будет то, что он нас всех угробит, коровья лепеха. И все!
– Прос… – начал было извиняться я, но потом опять двинул деда Матвея прикладом. – Молчать, сучара! – закричал я. – Кто здесь старший по званию, а? Отвечай, коровье вымя!
– Вы, товарищ лейтенант! – гаркнул дед Матвей, вытянулся во весь свой рост, чуть не пробив настил блиндажа.
– Вольно! – крикнул я, и дед Матвей точно, под прямым углом, повернулся на прямых ногах и пошел к лестнице.
– Погоди… этих обдолбышей… наверху которые… отправлю за трупом Захаровским. Кто будет возникать – стреляй. Не жалей. Потому как одно слово – мусор! Вот! Главное, сам выживи. Никого не жалей, Кинстинтин. Даже меня, – дед Матвей сунул самокрутку в рот, поджег, глубоко затянулся. – Эх, Кинстинтин… не той дорогой мы пошли, товарищ… – непонятно к чему добавил он и скрылся за перекладинами лестницы.
У капитана Подгузова были серые мешки под глазами. То ли печень больная, то ли не спал много ночей подряд. А скорее всего, и то и другое. Он стоял над трупом Захара. Удивительно, но лицо покойника выглядело даже живее, чем лицо капитана, похожее на высушенную грушу.
– Ну и что, товарищ лейтенант?
– Товарищ капитан, товарищ Гавре… Гаврелюк пытался отпустить пленного, – я с трудом вспомнил фамилию Захара.
– Ну! – насупился замполит, который приехал вместе с Подгузовым. – Какая разница, какая фамилия у врага народа. У нашего врага много фамилий, но есть и единая… – замполит не договорил.