Вавилонская яма
Шрифт:
Любая литература не вечна и увечна, а если и существует вечность, то она непременно стеклянная, и тюремщик Федор, когда на него найдет блажь, может завсегда сбрить шкиперскую боородку, схватить раскольниковский топор в пятнах не то крови, не то ржавчины и сокрушить любую хрустальную твердыню в несколько минут. Вот тебе и вечность.
Остается только личная вечность и то на то короткое мгновение, пока существует данная личность. Время полураспада личности - её средние века. Лучшие эссе без сомнения написаны в Эссексе, думаю, что и с сексом там все обстоит тип-топ. Правда, писатели-гомосексуалисты сегодня явно пытаются
Так и произошло, что Федору надоело обслуживать несговорчивого и малоразговорчивого узника. К тому же Алкмеон похудел, попрозрачнел, стал стекляннопредприимчив, то бишь стал то отражать зеркально тюремные инвективы, то пропускать не только мимо ушей, но сквозь себя обидные реплики. Святого Себастьяна из него явно не получалось, а жаль, такой симпатичный ежик мог бы получиться в результате взимопонимания или хотя бы элегантная подушечка для иголок. Ан нет.
Стеклянная болезнь явно прогрессировала и готова была перекинуться в эпидемию стеклянной чумы, если бы автором был павианистый Виан. Во всяком случае долженствующий появиться памфлет "Сократись, Сократик!" метармофозировался в панегирик "Борись, Борис!" и был опубликован одновременно во всех мировых газетах, финансировавшихся в широкоизвестным фондом Фонда. (Подозреваю, что это тоже явный псевдоним).
В квадратные колеса насильственной приватизации были вставлены тормозные палочки Коха, которого в свою очередь бдительные органы обвинили в игнорировании законной очереди на отличное бесплатное жилье. Он вяло огрызался, ссылаясь на родственные отношения с туберкулезом, подбадриваемый огнеупорными саламандрами. Время как бы остановилось, но события шли своим чередом. Как корсары на абордаж очередного корсажа. Льюис Кэрролл передавал мне привет, дозвонившись по стеклопроводу с того света. Света в камере не было. Гремел отнюдь не хрустальный гром, и молнии грозили вскоре обратиться в шаровые.
Именно в этот предпоследний день заключения Алкмеону явилась во сне его покойная мать Эрифила. Не буду пересказывать их разговор, отношения с матерью более интимная штуковина, нежели секс. Там не было произнесено ни слова о "нетках", об огромной коллекции этих диковинок, собранных ещё прадедом Алкмеона счастливчиком Биантом и о диком зеркале, без которого диковинки так и оставались бы абсолютно непригодной вещью...
В ожидании абсолюта неожиданно набредаешь на веселые соответствия. Не хотите ли ещё рюмочку и порцию заливного?
У моего хорошего знакомого есть рассказ "Ловитва", родившийся на пари с соседом по палате № 6. Паритет взаимоуважений был соблюден и вознагражден японским спинингом (не путать с браунингом).
Под вечер заглянул Федор, снова начавший обрастать щетиной, и опасливо сообщил, что Виктор Владимирович приказал долго жить, в подтверждение показал рисунок Петра Митурича. Глаза предземшара были закрыты, они следили за последним стеклянным салютом: "Аве, Цезарь". Все-таки он не выдержал, не дождался Алкмеона и бежал первым.
XII
Наутро не было ни Федора (и он бежал, переодевшись в халат уборщицы, тети Поли, в горячо любимый Баден-Баден, чтобы по-шкиперски ухватиться за скользкий руль
Лекарь-коновал Гордин беспрепятственно вернулся в медсанчасть № 6, где начинал медбратом свою незадавшуюся карьеру, пристроился, горемыка, фельдшером "Скорой помощи". Уборщица тетя Поля, утратив по милости бежавшего Федора свой единственный халат, была единогласно провозглашена в тот де день "девушкой месяца" и удостоена фотосюиты в отечественном "Плейбое", после чего была приглашена на гастроли в Японию, где стала ведущей (и единственной, ибо остальные роли по-прежнему исполняли мужчины) актрисой театра Но.
Директор тюрьмы, гражданин Косолапов, чтобы обрести статус юридической неприкосновенности, немедленно зарегистрировался кандидатом в президенты Калидонии, а бывший президент оной попросил политического убежища в Фивах, выправил себе греческий паспорт и с легким сердцем стал дописывать при помощи бывшего же пресс-секретаря Рюмашкина мемуары, где объявил себя ни много ни мало как выжившим Офельтом, заявив, что под именем Архемора погребен его однояйцовый брат-близнец, о наличии которого ничего не подозревала даже простодушная Евридика.
Ничего не зная о столь грандиозных переменах в Калидонии, невыспавшийся Алкмеон сидел в своей камере целый день в ожидании Абсолюта. Абсолютом и не пахло.
Стеклянный паук тоже исчез в неизвестном направлении, только обрывок стеклянной нити хрустально сверкал на столе.
Наконец, проголодавшийся и обезвоженный узник подошел к запертой двери, какое-то время безрезультатно колотил в неё кулаком, пока не пришел в непередаваемую ярость. Он вспомнил пример, поданный незабвенным Виктором Владимировичем, схватил за одну из ножек пресловутый стол и начал крушить ближайшую стену темного бутылочного окраса.
Сначала стена не поддавалась, потом на ней появилось словно на подтаявшем льду сеть мелких морщин, наконец, раздался громоподобный раскат и стеклянная (как оказалось) стена разлетелась вдребезги. Освободившемуся чудесным образом герою ничего не оставалось делать, как, отбросив в сторону ставший ненужным стол, твердой походкой направиться в ту сторону, где, судя по нестройным пьяным голосам, находились существа ему подобные.
Ну, а мне, косноязычному, на этот раз пришлось остаться без очередной рюмочки и порции заливного. Литературная халява кончилась. Разве что на Рождество попытаться на перекладных зайцем съездить в Рождественно или вырыть голыми руками подземный переход в Выру. Впрочем, можно попытаться самостоятельно уже написать повесть "Очищение Алкмеона", наметки сюжета имеются. Что ж, поживем, увидим, подергаемся ещё на золотом крючке у Аполлона. В ожидании Абсолюта.
23-24 мая 1998
МРАМОРНЫЕ СНЫ, ИЛИ ОЧИЩЕНИЕ АЛКМЕОНА
Какова бы ни была его тайна, я тоже узнал одну, именно: что душа - это лишь форма быта, а не устойчивое состояние, что любая душа может стать твоей, если ты уловишь её извивы и последуешь им. И может быть, потусторонность и состоит в способности сознательно жить в любой облюбованной тобою душе - в любом количестве душ, - и ни одна из них не сознает своего переменчивого бремени.
Владимир Набоков
Миф будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится интеллектуальный импульс, породивший этот миф.