Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных
Шрифт:
Он разорвал газету и швырнул ее через всю комнату. Не успели обрывки упасть на пол, как он схватил еще один номер и разорвал в клочья. Потом еще, и еще один, ладони почернели от типографской краски, и комнату заполнил шум рвущейся бумаги, который когда-то его раздражал, но теперь гармонировал с ревом внутри. Он спихивал стопки с письменного стола и пинал падающие страницы. Он жаждал разорвать каждое предложение по отдельности, пока не останутся лишь слова и буквы. Он рвал бумагу так, словно мог собственными руками превратить в лохмотья историю.
Последний экземпляр пал смертью храбрых, и Сенлин остановился, тяжело
От резкого стука в дверь у Сенлина перехватило дыхание. Может быть, кто-то пожаловался на шум? Как долго он сходил с ума?
Он ожидал увидеть за дверью консьержа, мистера Сталла, но там стоял незнакомец. Улыбающийся франт в бордовом цилиндре и костюме того же цвета, с белой маргариткой в петлице. Он держал в руках, затянутых в перчатки, планшет для бумаг.
– Вы мистер Пинфилд? – Голос франта был мелодичным, а произношение – безупречным.
– Да, – сказал Сенлин, изо всех сил стараясь заслонить вид на катастрофу позади себя.
– Мистер Сирил Пинфилд?
– Да. Вы по какому вопросу?
– У меня для вас сообщение, сэр, от мистера С. Финкса.
Франт отцепил от планшета кремовый конверт и с небрежным поклоном вручил его Сенлину. Сенлин посмотрел на конверт и снова взглянул на франта – как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот замахивается на него рукой.
Пощечина пришлась в челюсть и оказалась достаточно сильной: его голову мотнуло в сторону.
Сенлин уже собирался наброситься на посыльного, но тот прервал его возмущение, протянув планшет и авторучку.
– Не могли бы вы расписаться вот здесь, в подтверждение того, что получили письмо, а также здесь, в подтверждение того, что получили пощечину? – сказал франт.
Ошеломленный Сенлин взял планшет и ручку. На инвентарной ведомости красовалась эмблема компании: «БРАТЬЯ БИРМАН – ОБЪЯВЛЕНИЯ И ТЕЛЕГРАФНЫЕ ПОЩЕЧИНЫ». Мелким шрифтом под шапкой фирменного бланка был выведен девиз: «Не стреляйте в посыльного. Наши посыльные стреляют в ответ».
Чувствуя недоумение Сенлина, франт указал на строки, требующие его подписи. Под абзацем, озаглавленным «Удары и т. д.» значилось: «Один удар открытой ладонью, с энтузиазмом нанесенный по щеке, виску или уху». Сенлин был так сбит с толку, что чуть не подписался настоящим именем. Он вернул планшет и уже собирался закрыть дверь, когда франт прочистил горло и протянул руку.
– Вы, должно быть, шутите.
– Сэр, я лишь делаю свою работу. У меня есть рты, которые нужно кормить.
Ворча, Сенлин выудил из кармана несколько монет и шлепнул их в ладонь мужчины.
Оставшись один, он развернул письмо и прочел:
Уважаемый мистер Пинфилд,
Вы, кажется, забыли, что у меня повсюду есть глаза.
Я помню, что ясно дал Вам понять в своем наставлении, чтобы Вы не высовывались понапрасну. Посещение спектаклей, драки в переулках и статус подозреваемого в убийстве – все это отличные примеры зряшного высовывания.
Я знаю, что Вы задумали, молодой человек. И скажу еще раз: Вы неподходящий инструмент для этой работы. Вы – молоток, пытающийся выполнить работу гаечного ключа. Если будете и дальше так колотиться о твердые поверхности, усложните работу, которую предстоит сделать юной леди. Не будьте дураком.
С самыми теплыми пожеланиями,
С. Финкс
Сенлин вдруг осознал высокие стены своей комнаты, витиеватые узоры на обоях, объемные портьеры и бахромчатое покрывало на кровати. Здесь было так много мест, где могли прятаться шпионы Сфинкса.
– Ладно, – сказал он зрителям, притаившимся в пустой комнате.
Сенлин был готов первым признать, что уклонился от выполнения долга перед Сфинксом. В свою защиту он мог бы сказать, что подозрения Сфинкса на тему чего-то зловещего, происходящего в Колизее, оказались не столь значимыми, как уверенность Сенлина в том, что Мария здесь, в пределах досягаемости. Но даже в этом случае он едва ли мог негодовать в ответ на напоминание Сфинкса о порученной работе.
Сенлин не счел благоразумным сообщать, что обманом пробрался в «Клуб талантов». При этом мог возникнуть вопрос, не столкнулся ли он с герцогом. Если бы он узнал, что помещение клуба было тайной камерой пыток или содержало скрытую фабрику боеприпасов или церемониальный алтарь, окруженный людьми в черных капюшонах, то, конечно, сразу же передал бы эти разведданные. Но «Клуб талантов» оказался всего лишь симпатичным баром с прекрасным видом.
Чтобы успокоить Сфинкса, Сенлин подал рапорт о некоторых сведениях, которые поначалу счел слишком тривиальными для упоминания, хотя это было еще до того, как его навестила фея пощечин.
Днем раньше он подслушал, как один игрок в очереди к букмекеру пожаловался на изгнание Фалд: «Эти маленькие негодники всегда поднимали настроение. Жаль, что у Эйгенграу нет чувства юмора. Верните Фалды, говорю вам!» У Сенлина пробудилось любопытство, он навел кое-какие справки и выяснил, что Фалды – это мальчики, которым было разрешено продавать газеты, табак и спички в вестибюле Колизея. Вдохновением для этого прозвища послужил всего лишь неудачный каламбур, связанный с «Клубом талантов». Но мальчики охотно приняли его и вскоре появились с длинными разноцветными хвостами, пришитыми к задним краям курток. Их фалды были такими длинными, что часто волочились по земле.
Когда Фалды не продавали газеты и табак, они находили другие развлечения. Они втыкали спички в сигареты, чтобы те вспыхнули, когда их зажгут. Они вырезали фалды из газет и по очереди пытались приколоть их к ничего не подозревающим жертвам. Их любимой игрой была «Удар и корзина». Во-первых, один Фалд должен был добыть «приманку», стащив блестящую пуговицу с манжеты или лацкана невнимательного клиента. К пуговице пришивали полоску яркой ткани, а потом мальчик подбрасывал в воздух готовую приманку. Цель состояла в том, чтобы привлечь внимание сорок, которые гнездились в вестибюле или на арене. Если сорока пикировала вниз и ловила приманку, но роняла ее, это называлось «ударом» и стоило одно очко. Если сорока хватала приманку и уносила в гнездо в высоких, недоступных фризах вестибюля, это называлось «корзиной» и стоило три очка. В течение многих месяцев гнезда наполнялись пуговицами, пока сороки не оказывались, как драконы, восседающими на грудах сокровищ.