Вавилонские младенцы

Дантек Морис

Приближался Новый год, окутанный снежной пеленой.

Тороп и Данцик занялись подготовкой к празднику и новогодним ужином. Они нарядили небольшую елку рядом с постелью Мари. Ветви хвойного дерева сливались с листвой других растений, стоявших вокруг, а гирлянды терялись на фоне целой кучи светодиодов, трубок и экранов, мерцавших вокруг неподвижного тела. Тороп и Данцик купили лосося, омаров, индеек, лосятину, сладкий пирог, французское шампанское. Черепаха Джонсон и Данцик встали к плите. А Даркандье не отрывался от медицинских приборов.

Они ужинали вчетвером

возле стерильной камеры. На елке мигали гирлянды. Глаз-монитор нейроматрицы невозмутимо наблюдал за происходящим.

Мари по-прежнему не выходила из комы.

2014 год начался с мощных снежных бурь.

* * *

Если бы год назад какая-нибудь гадалка, раскинув карты, предсказала Торопу подобный поворот в его судьбе, такие жизненные перспективы, он бы подумал, что его гнусно обманули.

Неделя за неделей мрачное настроение Даркандье было естественным фоном жизни, как арктическая зима, обрушившаяся на всю Северную Америку.

Состояние Мари не изменялось, а развитие младенцев казалось абсолютно нормальным. Живот женщины превратился в славный круглый пузырь, белая, полупрозрачная кожа натянулась до предела, по находившимся под ней кровеносным сосудам как будто пробегал голубой огонь.

Младенцы действительно оказались девочками. Два крошечных монозиготных близнеца, развивавшихся из одной яйцеклетки. УЗИ младенцев-клонов позволяло фиксировать излучение биофотонов, которое в сто раз превышало нормальный уровень, причем оно было почти постоянным, задавалось аналогичной деятельностью материнского организма и находилось в диапазоне, соответствующем ультрафиолетовой части спектра.

Те немногие научные данные, которые Торопу удавалось понять, складывались в его сознании в угрожающую картину. Однажды он застал Даркандье врасплох в каком-то углу.

— Скажите-ка, УФ-лучи… да, эти ваши ультрафиолетовые биофотоны… разве излучение подобного типа не вызывает раковых заболеваний?

Даркандье ответил странной ухмылкой:

— Как забавно устроена природа, а? Представьте себе, шизофреники как раз обладают иммунитетом к опухолевым заболеваниям подобного типа. И это совершенно поразительно. Тем не менее излучение биофотонов такого уровня должно было бы убить зародышей… Но они, наоборот, приспосабливают свой обмен веществ к условиям существования вместе с Космическим Змеем.

Тороп нахмурился:

— Вы хотите сказать, что они будут с рождения шизофрениками?

Даркандье промолчал.

Это могло означать все что угодно.

В марте напряжение внезапно стало нарастать. Все знали, что роды связаны с опасностью для Мари и младенцев. С другой стороны, Тороп не исключал, что в параноидальных предсказаниях Даркандье могла быть доля правды. У него возникло странное предчувствие еще в тот день, когда Мари Зорн вбросила свой пятидесятистраничный дневник в память нейроматрицы. Но Тороп также знал, что его неоднократные контакты с девушкой дают ему определенное преимущество перед остальными. Он отчасти понимал, что чувствует Мари. Между ними установилась некая смутная эмпатия, существующая

помимо всяких «нейронексий» и «TP-сопряжений», связавших их друг с другом.

Тороп мало что смыслил в науках, изучавших движение информационных потоков и законы функционирования мозга, но твердо был уверен в одном: Мари сделана совсем из другого теста, чем тот псих, личность которого Даркандье так неудачно воспроизвел в нейронной машине. Девушка не была вампиром-кровопийцей или пироманом-самоубийцей. Тороп не мог даже предположить, что она собирается сделать со спутником в момент его запуска. У него было ни малейшего представления о ее целях или об истинном потенциале. Но он точно знал: у Мари есть какие-то виды на этот спутник. И эти планы не имеют ничего общего с обычным терроризмом. Это было нечто иное, чем просто падение в плотные слои атмосферы.

Наступило весеннее равноденствие.

Занималась заря. Этим утром, которое Торопу было суждено запомнить на всю жизнь, Данцик вставил в лазерный стереопроигрыватель старый диск группы «Portishead». Унылые синтезированные звуки скрипок и ритм, тяжелый и подвижный, стали фоном для первых всполохов восхода. В Канаду пришла ранняя весна. Уже несколько дней солнце упорно стремилось растопить снег, накопившийся за зиму. Небо полностью очистилось от туч. Последние предутренние звезды купались в бездонной синеве.

Затем из дальней комнаты донеслись звуки, которых все ждали уже многие часы. Их немедленно распознали, как будто соответствующая аудиозапись хранилась где-то в самом дальнем углу человеческой памяти.

В ту же секунду Тороп и Данцик подняли голову от книг, над которыми они сидели с раннего вечера, притворяясь, что читают. Оба молчали. Они ждали и лишь переглядывались, не видя друг друга, взгляд каждого из них терялся где-то на рубеже событий, реконструируемых при помощи слуха. Почти одинаковые крики двух новорожденных смешались воедино, добавляя странный полифонический контрапункт к музыке «Portishead».

Примерно через час дверь комнаты открылась, громкость композиции «плач младенцев» резко увеличилась. Тороп и Данцик увидели, что Даркандье вышел из стерильной камеры. Его белый халат был запятнан кровью, маска по-прежнему закрывала нижнюю часть лица. Он аккуратно снял хирургические перчатки из латекса. Его длинные черные волосы, покрытые прозрачной полиуретановой пленкой, были собраны в хвост и перевязаны ленточкой.

Медленным, размеренным шагом Даркандье направился к Торопу и Данцику. Его лицо было суровым, напряженным и усталым.

Тороп и Данцик встали.

— Ну что? — вырвалось у Торопа.

Даркандье вздохнул:

— Младенцы живы. Они будут жить.

Тороп зафиксировал и эту информацию, и ту, которая была скрыта за ней.

— А Мари?

Даркандье молчал.

Оттолкнув ученого, Тороп бросился в комнату.

Врач что-то сказал ему вслед, но Тороп уже открывал дверь в стерильную камеру.

Шторы были опущены, только мониторы, циферблаты и диоды отбрасывали подвижные, цветные отблески на прозрачный гроб.