Вавилонский голландец
Шрифт:
Ремонт растянулся на целый месяц. Пока корабль стоял в сухом доке и невысокие крепыши инуиты ладили сверкающую свежей розовой медью обшивку, мы трое часами разглядывали на карте мелкий залив, островки с фортами, мели и фарватер. Подходящих было два, но больший из них Сандра отвергла: промышленный, не для корабля без приписки. Меньший назывался Корабельным, и был он таким узким, что мы проходили там, казалось, впритирочку, буквально задевая бортами буи.
– Подозрительный какой-то фарватер, – говорил Джонсон. – Это для каких же он кораблей? Для пинасс?
– Брось, – Сандра была полна оптимизма, – пролезем. Вон, маяк у них секторный, выскочить
Решив, что ремонт не кончится никогда, Джонсон улетел домой в Дублин. Как вдруг оказалось, что мы готовы выходить. Вахту Джонсона принял боцман, но без полуночных заседаний трубочного клуба нам было не по себе. Да еще и капитан напутствовал строго: пойдем с попутным штормом, держать фордевинд, не отклоняясь, на штурвал ставить лучших.
В Ирландии наш друг вновь к нам присоединился, нам стало полегче, и мы летели через Северное море на всех крыльях.
К повороту на Каттегат я уже привык, что ветер дует всегда нам в корму и волны передают корабль друг другу, как хрустальный мяч. Мы разгонялись иногда до шестнадцати узлов и кричали от восторга, если удавалось ненадолго прибавить пол-узла. На палубе наготове были открытыми принайтовленные бочки для пресной воды, иногда несущий нас в своих ладонях шторм проливался весенним ливнем – и мы могли двигаться дальше, никуда не заходя. Узкий Зунд со своим противным течением не мог нас остановить, а ведь говорят, бывало, парусники этот пролив неделями проходили. Звеня такелажем, пронеслись мы мимо Хёльсингёра с его замковым маяком, мимо острова Эланд и острова Готланд. Весь корабль охватило единое чувство: вперед, скорее! Вряд ли один только вельбот был тому причиной.
– Не будь наш капитан настолько далек от жизни, – задумчиво произнесла однажды Сандра, – я бы подумала, что в Петербурге его женщина ждет.
– С восемнадцатого века? – усомнился я.
– Почему нет, – пожала плечами Сандра, – любви все времена покорны.
Известно, что любая произнесенная на корабле фраза так или иначе становится известна всей команде, даже если разговор происходит в штурманской рубке вдалеке от матросских ушей. Следующей же ночью, пробираясь в кормовой гальюн, слышал я, как матрос ночной команды, длинноволосый старик в парусиновой куртке-бостроге, обсуждает с рулевым вероятную любовь капитана, приводя примеры из собственной прошедшей жизни. «Эх, Катарина, – донеслось до меня, – какой же у нее был ядреный задок! Да она уж упокоилась, верно, делать-то нечего на этой… суше».
Капитан никак не пытался опровергнуть эти слухи, и мы, поразмыслив, решили набраться терпения. До Петербурга таким ходом оставалось не больше недели пути.
Терпение кончилось, когда мы миновали маяк Стирсудден. К этому моменту мысли о противоположном поле настолько захватили всю команду, что места для сомнений, версий и пари не осталось. Джонсон сохранял спокойствие – он-то встречался с женой совсем недавно, а вот мы с Сандрой думали, кажется, об одном и том же. Сандра частенько устремляла на виднеющийся на горизонте низкий берег расслабленный невидящий взор, а я думал о пушистых волосах и карих еврейских глазах Марысички и о том, что, по косноязычию своему, так и не смог ничего ей сказать.
Я решил отвлечься, а заодно – выполнить задание капитана и отправился к библиотекарю, чтобы тот подобрал мне какую-нибудь хорошую книжку на русском языке.
– Что же вы не задаете мне вопросов, Йозеф, – ласково сказал библиотекарь. – Я уже так к ним привык.
– Не знаю, о чем спрашивать, – признался я.
– Что ж, похоже, я все-таки смогу
Библиотекарь удалился куда-то в недра своих сот, пошуршал там и вынес мне не слишком толстую книжку в бумажном переплете.
– Это Галкина. «Архипелаг Святого Петра». Во-первых, у нее хороший и достаточно современный язык; во-вторых, книга о той стороне города, с которой нам придется столкнуться; в-третьих, может быть, она поможет вам найти ответ на вопрос, который вас так волнует. – Библиотекарь улыбнулся.
– Какой вопрос? Кто эта таинственная леди?
– Вот именно, – удовлетворенно кивнул библиотекарь.
Оставшиеся дни я целиком, кроме вахт, посвятил чтению. Сначала я с трудом продирался сквозь порядком позабытую кириллицу, но вскоре втянулся и понял почти всё. Благо книга полностью укладывалась в так захватившую нас романтическую тему. Да и язык как-то подозрительно быстро перестал быть для меня преградой. И вообще языки на этом корабле внезапно начали мне даваться непривычно легко: латынь свою я уже выучил так, что, пожалуй, мог бы и говорить, да и в обыденной болтовне забывал частенько, что говорю на чужом, неродном английском. А только ли на английском? Во всяком случае, я уже начал понимать стихи, которые бормотал по-арабски Ахмед, удерживая корабль на струне натянутой волны.
К моменту, как мы пришвартовались в городе-корабле Кронштадте, полный призраков Петербург стал мне уже братом родным. И тут книжка вдруг кончилась, и как раз началась моя вахта. Я бы предпочел где-нибудь уединиться, покурить, подумать, но пришлось спешно брасопить реи, настраивать парусину, чтобы войти в узкий Петровский фарватер, и снова настраиваться на фордевинд для Корабельного.
В какой-то момент я оторвался от карты и глянул на стоящую на мостике Сандру – и впервые увидел в ней девушку. Видимо, царившее на борту настроение что-то изменило в нашем пиратском старпоме. Мне даже стало не по себе: я так уже привык к сложившемуся между штурманами товариществу, что внезапное обретение первым штурманом женственности могло нарушить это равновесие. Наш лоцман, коренастый, очень коротко стриженный человек в толстой брезентовой куртке, тоже, видимо, что-то заметил, потому что принялся расспрашивать Сандру, каково женщине быть старшим помощником капитана и как там насчет английских традиций по поводу женщины на судне? Сандра нахмурилась, потом покраснела, потом ответила что-то тихо, но язвительно, так что я выдохнул: мой старый друг никуда не делся, язык на месте.
Корабельный фарватер оказался практически таким же узким, как было нарисовано на карте. Он упирался прямо в высокий маяк, бивший нам в глаза ярким белым глазом. Лоцман поглядывал на паруса и пожимал плечами: «Редко так бывает, чтобы настолько с ветром повезло». Я улыбался: везение, конечно, тут ни при чем. Когда до поворотного буя оставались сущие метры, Сандрина команда резко убрала паруса, а я завел мотор. Мы вошли в широкую реку и ошвартовались у длинного бетонного понтона.
Люди на набережной, судя по всему, не встречали нас специально, а были привлечены входящим в реку красивым парусником. Но один человек на понтоне явно ожидал именно нас. Немолодая, но довольно красивая дама с короткой стрижкой прислонилась к парапету с таким спокойным видом, словно была готова ждать здесь до ночи. Ночь, кстати, судя по часам, уже должна была наступить, но небо оставалось светлым, как днем. Видимо, так и выглядят их знаменитые белые ночи.
– Добро пожаловать в Санкт-Петербург, – любезно обратилась ко мне дама по-английски, когда я спустился на понтон. – Могу ли я встретиться с капитаном Даремом?