Вавилонский голландец
Шрифт:
– Добро пожаловать на борт, – ответил я по-русски, чем, кажется, доставил ей немалое удовольствие. – Капитан ожидает вас в каюте.
– Она? – спросила меня Сандра, проводив гостью к дверям каюты капитана.
– Не знаю, – пожал я плечами.
В самом деле, для романтической любви лет ей было уже многовато, зато для романтической любви нашего капитана, пожалуй что, маловато. Да и недостаточно она, как говорит Дарем, далека от жизни. Уж очень из разных материй они сотканы.
На понтон вышел Джонсон, сияющий парадной формой. Мы уставились на него. Я так и не снял вощеного датского непромоканца, Сандра засунула руки
– Знаете, о чем они там говорят? – сообщил наш третий штурман. – О конференции по антропологии.
– Ага! – расхохоталась Сандра. – Так вот зачем ты переодевался? Чтобы подслушать все, что надо?
– Я приводил себя в порядок, чтобы выйти в прекрасный город в достойном виде, – спокойно ответил Джонсон. – А то, что на нижней палубе отличная слышимость, – это чистая случайность.
– Ну да, конечно. Конференция, значит?
– Кэп привез доклад, собирается его читать, а дама принесла ему приглашение. Кэп показался мне достаточно довольным, но я совершенно не понимаю, в честь чего весь корабль романтически спятил. Как-то не очень романтично встречаться с дамой на конференции.
– Я бы девушку в кино повел, – сказал я. – Но так то – я.
– Да уж, у высоких людей высокие помыслы, – покивала Сандра. – А дальше ты слушать не стал? Интересно же. Как, кстати, кэп собирается туда идти? Ему придется трудновато, конференции-то обычно днем проводятся.
– У меня к этому моменту одежда закончилась, как назло, так что не знаю, – признался Джонсон. – Даже кортик никуда не потерялся, не было повода задерживаться дольше.
– Эх ты, честный малый. После полуночи прогуляемся?
– Я не против, – согласился я. – Только я тогда тоже переоденусь. А то как-то стыдно портить своим непромоканцем такой чудесный вид. – И я поклонился Джонсону.
– И этот человек всего полгода назад заявлял, что аутичен, косноязычен и мизерабелен! Какая великолепная ирония! Поздравляю. – Сандра подскочила ко мне и принялась так трясти мою руку, что пришлось отобрать, пока не случилось неприятности.
Пока мы резвились на понтоне, вокруг сгущались молочно-лиловые сумерки. Зрители на берегу постепенно разошлись, и мне казалось, что теперь к берегу начинают сползаться сами здания, чтобы рассмотреть поближе наш корабль. Там, наверху, на набережной, происходило какое-то движение, открывались слуховые окна, всплескивали листьями деревья. Мы замолчали и уставились на берег: после ледового плена Баффинова залива, после бешеной гонки с попутным штормом мы сообразили вдруг, что не видели настоящих зеленых деревьев Дэви Джонс знает сколько времени.
Погулять по городу белой ночью не вышло: капитан велел готовить корабль к переходу, и часа в три ночи, когда стало ясно, что темней уже не будет, мы отшвартовались от удобного понтона и пошли, не зажигая огней, под разведенные мосты, встроившись между двумя баржами, длинными, как дракон Джонсона. Я ожидал, что нас окликнут, остановят, заметят, – нет, мы спокойно и медленно двигались в караване, а лоцманом была наша загадочная дама. Мы проходили один мост за другим, миновали крутые маленькие мостики, сады, дворцы, одинокую кирпичную башню; судов в караване становилось все меньше, наконец мы остались одни, и только на середине реки вдалеке маячил одинокий рыбак
– Ну вот, – сказала дама, – отсюда уже недалеко. Держите вот на то высокое дерево.
Там, куда она указывала, я видел только собор, почти сливавшийся с сумеречным небом, и никаких деревьев. Но капитанский рулевой явно что-то видел и уверенно туда держал. В глазах у меня словно бы зарябило, город мигнул, и я вдруг увидел высокое раскидистое дерево с кроной причудливой формы, под ним – длинный бревенчатый дом, какие-то сараи, лодки у берега. Берег был низким, травянистым, из воды торчали облизанные рекой старые деревянные сваи. Для нас, видимо, был приготовлен маленький понтон, с которого сходни шли на сваи, со свай – на берег.
– Йозеф, – окликнул меня капитан, – теперь на вас вся надежда. Здесь осталось всего три плотника, и никто из них не говорит по-английски. С утра сходите к ним с чертежами, а сейчас ложитесь-ка спать. Здесь говорят, что утро умнее вечера.
Спать мне действительно хотелось нечеловечески, но перед сном я все же развернул припасенную заранее карту города и обнаружил, что там, где мы сейчас устраивались на ночлег, должна быть набережная, трасса, закрытая территория, а вовсе не маленькая деревня корабелов. Знакомое ощущение – что-то похожее я чувствовал, когда был почтальоном Ван Страатена.
Плотников на верфи и правда было всего трое: голубоглазый крепыш Сергей по прозванию Сказочник, живописный седобородый старикан Посейдоныч и улыбчивый бритый Антоний. Они обрадовались нам как манне небесной: в последнее время заказов у них было мало, а дуб уже подсох, бочки с голландским раствором стояли наготове. Здесь я впервые увидел, как строят лодки на этой стороне мира. Плотники ловко выпиливали шпангоуты и доски из толстых дубовых бревен, опускали их в бочку с раствором, а на следующий день поливали этим раствором дерево, причем в бочке уже не наблюдалось и намека на что-либо деревянное. Я понял, почему капитан не хотел строить вельбот ни на острове Иглулик, ни в Англии, славящейся своим корабельным дубом и хорошими мастерами: лодка наша росла прямо на дереве, как нелепой формы исполинский желудь. Уже вырисовалась корма, такая же острая, как нос, когда я обнаружил, что этот вельбот настолько же подвластен моей фантазии, как и родной корабль. И по привальному брусу побежали маленькие резные львы. «Ух ты, да ты такой же Сказочник, как и я», – рассмеялся плотник, подрезавший секатором лишние веточки на планшире.
Между тем капитан каждый белый день, блистая безупречным костюмом, уходил куда-то в город. Я поражался, сколь вещественным он выглядит здесь, пожалуй, таким я его еще не видел. Встретившая нас дама – ее, как выяснилось, звали Алина – здесь посвежела и помолодела, хотя все равно казалась старше любого из нашей троицы. С капитаном они составляли гармоничную пару, но не давали нам ни малейшего повода решить, что кроме антропологии у них было еще что-то общее.
Вскоре вельбот был закончен, и мы собрались на торжественную церемонию спуска. Ветви дерева пригнули к воде, Сказочник и Антоний в два топора перерубили черенки нашей лодки, и под торжественную музыку ночного матросского оркестрика лодка скользнула в темную воду, подплыла к форштевню «Морской птицы» и, встреченная там твердыми руками матросов, нежно ткнулась в борт.