Важное время
Шрифт:
— Что здесь забыли? — Остах шлепнул по лавке ладонью. Горбоносый вздрогнул и перевел взгляд от наконечника стрелы, направленного на него, к собеседнику.
— На войну шли, — буркнул мечник.
— О как? — не утерпел Грубый Деан. — В какую срань имперцы опять влезли?
— На толгувов звали идти, — нехотя пояснил арзратец.
— Отож, на толгувов! — хлопнул себя по ляжке Грубый Деан. — Мало имперцам! Опять лесовики им задницу на голову оденут и в леса удерут!
— Сбор на границе, — вмешался потный Булогич, откидывая кольчужный капюшон. Все уже поняли,
— На пропой встали, город посмотреть, — пожал плечами парень. — Вот и поднанялись… заказчик сам подошел, сказал — плёвое дельце, — командир копейщиков посмотрел на двор с валяющимися телами вокруг, на руины старой крепости на холме и вновь прилип глазами к лучнику в халате.
— На войну, значит, шли, — задумчиво сказал Остах, открывая глаза. Он развернулся к собеседнику. — А нанялись к юбочнику; с ворами и душегубами по ночным улицам шастать!? Задаток-то взяли?
Горбоносый кивнул.
— Ну, значит и от меня примете, — хлопнул в ладоши Остах. — Возьмешь от меня заказ? На одно дельце?
Арзратец задумался. Из-за ограды донеслась тихая песнь Туммы… «Йок!» — раздалось сверху… Толстый Булогич повел могучими плечами. А Грубый Деан сказал, встретившись глазами с молодым арзратцем.
— Чего тут думать, малахольный!? Два раза монет отсыпят.
— Что за дельце-то? — обреченно спросил командир арзратцев.
— Нанимателю твоему башку свернуть, — ответил Остах. — Хорош срамиться, сколько ж можно: глава ночных Атриана — юбочник! Когда это видано?! Ещё и имечко! Любимчик, раздери акула его потроха! … — горец сплюнул наземь. — Башку-то я ему сам сверну, так оно верней будет! А вы рядышком постоите.
Мечник решился и встал. Подойдя к Остаху, он протянул раскрытую ладонь. Остах ударил сверху.
— Серебром возьмешь? — совсем другим тоном спросил горец. Арзратец повеселел.
— Йок! — донесся раздосадованный голос Юсси. Согнувшись, степняк снимал тетиву со своего верного лука.
Довольный Остах подошел к колодцу и поймал пробегавшего мимо Пелепа, схватив за ухо.
— Тебе что велено? — прикрикнул дядька. — Проводить воинов и в сторонке сидеть! Какого пьяного кальмара шляешься?
Остах отвесил пареньку подзатыльник, усадил на край колодца и спросил что-то вполголоса. Пелеп, с виноватым видом потирающий затылок, повеселел и вскочил. Остах поднес кулак, но Старый Деан увидел, что сосед доволен.
— Деан, Булогич, — подозвал Остах. — Тут такое дело… — для вида помялся горец. — Надо бы еще потрудиться.
— Надо так надо, — пожал плечами Деан.
— Славный денек, — согласился Булогич, оглаживая пузо.
— Йок, — подтвердил подошедший степняк.
— Хватайте арзратцев и дуйте к Четырем палкам. Это харчевня в одном темном месте, — увидев недоумевающие взгляды, пояснил Остах. — Пелеп сказал, сможет по-хитрому провести, чтоб страже глаза не мозолить. Но, если наткнетесь, — Остах кинул Деану кошель. — Договоритесь.
Деан кивнул.
— Народец там шальной, вас увидит, шуметь начнет. Вы попусту не базлайте, к харчевне топайте. Я уж там вас встречу.
— Там встретишь? Но как? — Деан с Булогичем недоуменно переглянулись. Остах зачем-то заглянул в колодец, забитый камнями, и плюнул в него.
— Отец Глубин… То не мои тайны, не могу все сказать, — ударил кулаком по раскрытой ладони Остах.
— Понятно, — пробасил здоровяк Булогич. — Дальше.
— Дальше… Как сладится, так и посмотрим… Людишки подтянутся, я говорить буду.
— А мы рядышком встанем и народ стращать станем, — догадался Деан. — Сделаем. Чего проще?
Остах
Они выскользнули из-под земли за двором кожевника. Вонь стояла такая, что непривычные Барат с Йолташем сунули носы под плащи. Ночная тропа добрых так долго и осталась нераскрытой из-за вонючих баков кожевника, находящихся неподалеку: кому охота рыскать по округе, где смрад стоит такой, что глаза слезятся?!
Хоронясь, они прокрались вдоль ветхой ограды и вывернули к переулку. До Четырех Палок осталось рукой подать.
— Ох ты, тёткина норка! Вы кто, сволота? — раздался пьяный вопль из подворотни и захлебнулся от ножа в горле. Незачем поднимать переполох раньше времени; Тумму, мастера хождения в темноте, пришлось оставить: незачем личному рабу четы Наместников светиться в таком месте. Но с местным сбродом Рыбак и сам справится. Остах на это надеялся.
Покосившиеся, распахнутые настежь створки ворот во дворе Четырех Палок вросли в землю. В сторонке два облеванных пьянчуги мутузили друг друга по голове. Остах поскреб щеку. Когда Хриплый был в силе, такого непотребства он бы не потерпел. Вспомнив о Хриплом, Рыбак покосился на заостренные, почерневшие колья, торчащие над оградой, и представил голову давнего приятеля, бывшего главы ночных, насаженной на один из них.
Остах повел плечами и решительно двинулся к двери.
— Базлать некогда. Слева лестница, идем по ней. Всех встречных — под нож, — бросил он на ходу. Братья кивнули и двинулись следом. Дверь распахнулась; их встретил гомон, стук костей и спертый дух перегара и немытых тел.
— Ого-го! — барагозили в углу.
Не оглядываясь, Остах двинулся к лестнице и плечом оттер в сторону поднявшегося навстречу амбала с лицом побитой собаки. Он почувствовал сзади короткий взмах Йолташа и краем глаза увидел заваливающееся тело. Две ступеньки, четыре.
— Эй, эй, подожди! — раздался вопль из глубины зала. Их заметили.
Шесть, восемь.
— Они Ежа кончили! — прокричал кто-то. — Эй!
Раздался оглушительный свист и о стену рядом разлетелся глиняный кувшин. Послышался топот сверху и навстречу выкатилось двое с кожаными наручами и ножами в руках. Остах ухватил переднего за лодыжку, перехватывая вооруженную руку, и скинул с верхотуры в зал. Тот рухнул на стол, разнося в щепы. Со вторым схватился Барат. Грамотно увел противника в сторону ложным замахом, саданул стопой в колено, и воткнул кинжал в шею. Толкнул противника вниз по лестнице и встал наверху. Йолташ по кивку наставника пнул дверь и вжался стену. Вовремя! Мимо прогудела стрела. Йолташ пригнулся и вкатился в комнату. Остах поспешил следом.