Важный разговор [Повести, рассказы]
Шрифт:
Кусты краснотала вскоре скрыли от его взора и Марфеньку, и Пыховых, и то место, где ловил Ванята рыбу на крючок беззаветного друга Гриши Самохина.
Ванята выбрал уютную полянку и сел на кочку с густой мягкой травой на верхушке. Вокруг цвели желтые лакированные лютики, тянулся к солнцу болиголов, возле куста просыхал на солнце серый коровий блин.
Ванята достал письмо, еще раз прочел надпись на конверте: «Пузыреву лично, и никому больше».
Конверт был густо заклеен и прошит суровой ниткой. В самом центре бугрилась рыжая сургучная блямба. Наверно, Гриша выпросил
Ну и чудак все-таки человек!
Ванята отколупнул с конверта сургуч, оборвал зубами суровую нитку и принялся читать. Это было страшное письмо. Страшнее, наверно, и не бывает. Ванята прочитал и долго сидел, опустив голову, не решался вновь взглянуть на тетрадочный листок.
Потом пересилил себя и начал читать снова. Рука его дрожала, а синие буквы прыгали и рассыпались вокруг, не желая больше складываться в горькие и обидные слова.
И все-таки он прочел письмо еще раз, запомнил его от первой до последней строчки.
«Здравствуй, Ванята!
Сначала я тебе не писал, потому что у нас ничего нового не случилось. Потом я все-все узнал и пишу тебе все. Только ты не пугайся и вообще плюнь на все и наберись побольше мужества и не вешай нос.
Ванята, у нас болтают, будто у тебя есть отец, и он совсем не погиб. Он бросил в тайге рабочих, а сам удрал. Он сидел в тюрьме, а потом его обратно выпустили.
Раньше в селе про это не знали, а потом узнали, потому что твой отец написал Фроське, которая работает у нас в магазине. Он хотел на ней жениться и сделать своей женой.
В селе думают, через это твоя маманя и уехала из села. Она узнала, что твой отец заявится сюда, и тебе будет обидно и жалко, что у тебя оказался такой отец.
Я теперь сам не знаю — верить этому или нет, потому что Фроська — пробка, и сама выдумает что хочешь. Ты пока не переживай. Когда я все точно узнаю, я тебе сразу напишу.
Я твое письмо с твоим адресом получил и пишу тебе. Больше я твоего адреса никому не давал, чтобы его никто не знал.
У нас новость: дед Антоний, который возит с фермы молоко, идет на пенсию. Он не хочет, а ему все равно говорят — надо, потому что он старый. Он обиделся и сказал председателю, что уедет к вам, и сам там будет умирать.
Пока до свидания. Больше у меня других новостей нет.
Письма, письма… Лучше бы не было их совсем этих злых, беспощадных вестников печали и горя.
Ванята поднялся и, спотыкаясь на кочках, поплелся домой.
Показать письмо матери? Нет, зачем волновать, когда еще ничего не известно. Он поедет на родину сам, найдет в селе Фроську и узнает правду. Поедет «зайцем», а если турнут из вагона, пойдет по шпалам. Все равно доберется до своего села. Все равно.
Но скорее всего, Гриша Самохин ошибся или что-то напутал. Он всегда так, этот Гриша, — не узнает толком и начнет звонить во все колокола. Нет, этого не может быть. Гриша что-то напутал!
Ванята пришел домой. Мать сидела возле окна, положив щеку на ладонь, задумчиво смотрела в окно на зеленые огородные грядки.
— Мам! — тихо позвал Ванята.
Мать не обернулась, еще ниже опустила голову.
— Ты чего, мам?
Он подошел сбоку, заглянул в лицо матери. Было оно бледное, осунувшееся. Нижняя губа выдавалась чуть-чуть вперед и вниз. Это придавало лицу грустное, по-детски обиженное выражение.
— Что случилось?
— Ничего, сына, — ответила мать, смаргивая слезу. — Поешь там чего-нибудь…
— Чего ж ты плачешь?
— Не плачу я. Это просто так. Сейчас пройдет.
— Обидели тебя?
Мать всхлипнула, закрыла лицо ладонью. Губы ее задрожали.
— Бу-бу… — сказала она. — Бусинка.
— Ну что там, мам?
— Бусинка погибла… утром сегодня, родная моя… Закопали уже Бусинку нашу…
— Не плачь, чего ты! Этим же не поможешь.
— Жалко… я думала — выживет. Я все делала… Кричал на меня Трунов… грозился…
Ванята протянул руку, смущаясь, положил ее на плечо матери.
— Перестань, не надо! Я этому Трунову! Я им всем! Ты слышишь?
Ванята гладил волосы матери, мокрую теплую щеку. Мать прильнула к нему, смолкла. Шелестели за окном вишни. Где-то возле клуба пиликала гармошка.
— Ты обедала? — спросил Ванята.
— Нет. Ешь сам.
— Не выдумывай, пожалуйста. Сейчас я…
Он завертелся по комнате, собрал на стол, подал матери ложку. Мать склонилась над миской, грустно и нежно улыбнулась.
— Ешь уж сам, суета моя!
Глава одиннадцатая
ЭЛИКСИР БОДРОСТИ
Беда шла косяком. В понедельник погибли еще две телочки, а в четверг приехал в село прокурор района. Он посидел немного в конторе, а потом отправился прямо на ферму.
Сашка Трунов ходил по улице пританцовывая. Он встретил Ваняту, показал ему язык и едко бросил:
— Достукались, да? Теперь еще не то будет!
Мать ходила сама не своя. Ванята пытался узнать у нее что-нибудь, но она еще больше помрачнела.
— Не трожь ты меня, — сказала она. — И так душа вся изныла…
Прокурор уехал только на второй день. У матери валилось все из рук. С Ванятой она почти не разговаривала. Посмотрит на него долгим изучающим взглядом — и все.
Хорошо все же, что не бросил он мать и не удрал в свое прежнее село. Если даже не поможет ей, вдвоем им легче.
Мать не умела постоять за себя. Он должен что-то сделать. Конечно! Пойдет, например, в колхозную контору, позвонит по телефону прокурору и все ему расскажет. Или еще лучше — Платону Сергеевичу. Ванята лучше знает мать, чем какой-то Трунов!
Так он и решил. Почистил для этого случая ботинки, прилизал мокрыми ладонями волосы и отправился в путь.
Над селом опускался вечер. Из лугов возвращалось стадо. Впереди, потряхивая головой, шел круторогий серьезный козел. Вдоль дороги стелилась легкая дымчато-сизая пыль.
Но нужного человека никогда сразу не найдешь. Он обежал все село. Побывал в мастерской у трактористов, заглянул в клуб. Парторг как сквозь землю провалился.
Ванята совсем сбился с ног. Куда ни пойдет, все одно и то же — нет и нет. Вечер уже разливал по селу густую мглу. В избах замерцали огоньки.