Шрифт:
1. Хрущёв, Ерёменко, Аджубей и другие
Итак, я – собственный корреспондент ТАСС и остаюсь в родном городе корреспондентом на Сталинградской ГЭС. Переезд в Иркутск сорвался. Там начал работать местный журналист, некто Гайдай, младший брат кинорежиссёра.
Довольные родители, оценивая ситуацию, говорят: "Если уж повезёт, то на рысях!" Довольны и мы с женой Юлей. Ей не нужно менять работу, мне – покидать родные места.
А через несколько месяцев моё служебное положение укрепляется ещё больше. Второй собкор
Что сохранилось в памяти за четыре года на этой работе в родном крае? Рождение сына, получение первой в моей жизни квартиры, охота на сайгаков в калмыцких степях, возвращение брата Виктора с семьёй из Воркуты и устройство его, не без моей помощи, на строительство Сталинградской ГЭС…
Наша квартира – в центре города, на площади Обороны, рядом с Домом Павлова, на бывшей площади Девятого Января, теперь площадь В.И. Ленина. (А дальше?) Квартира двухкомнатная, на втором этаже. Рядом родная Волга…
Те дни пестрят бесконечными делегациями в город-герой, и я в кортеже сопровождающих машин на своей, тассовской. Носимся по городу: Волго-Дон, Мамаев Курган, ГЭС, Тракторный… И обязательно в наш жилой район, к развалинам Мельницы, Дому Павлова. Во дворе нашего дома среди мелкой детворы высматриваю у песочницы своего сына Володю. Он только научился ходить и бежит ко мне, падая, а я, гордый, подхватываю его и на виду у всех поднимаю над собой… Ну, разве ж такое можно забыть!
С приходом Хрущёва жизнь в стране так завертелась, что нам, журналистам, необходимо было переходить на космические скорости.
Особенно тассовцам. Все международные делегации, какие посещали страну, обязательно едут в Сталинград. Президенты, главы государств, премьеры, короли, императоры, шахи, принцы, парламентарии, политики, деятели культуры и прочие…
Все считали своим долгом побывать в героическом городе. Ведь совсем рядом ещё Вторая Мировая война, и память, что здесь произошёл её перелом, влекла людей со всех концов света. К тому же в Сталинграде два гигантских сооружения – Волго-Дон и ГЭС.
Вот имена и названия делегаций, которые в те годы посещали наш город: Кастро, Тито, Сукарно, Неру, Шах Иншах, принц Нородом Сианук, император Эфиопии Хайле Селассие; все генсеки из стран народной демократии, парламентские делегации государств мира и так далее.
Ярче других запомнились посещения Сталинграда: Тито, Шах Иншаха, Неру и, как ни странно, делегации национального собрания Албании, кажется, с Махмедом Шеху…
Албанцы – самая весёлая и сердечная делегация. Многие говорили по-русски. Учились у нас. Большинство горцы, партизаны, рубахи-парни. Обычно "сближения" происходили во время прогулок на пароходе по Волге. Маршрут долгий: из центра до Волго-Дона, а затем вдоль всего города до Сталинградской ГЭС. Это с остановками часа три-четыре. Стол накрыт, напитки всякие. И тут идёт закрут… До объятий, поцелуев и клятв в дружбе нерушимой.
Хочу
Помню лето, но ещё не было нашей сталинградской жары.
Утром на вокзал, оцеплённый милицией и КГБ, прибыл спецпоезд. Делегацию Югославии привёз сам Хрущёв.
Тогда я увидел его впервые. Вышли вместе с Тито. Никита, видно, с крепкого похмелья, но бодрый, даже взвинченно бодрый, наверно, завтракал с доброй "рюмкой чая".
Тито молчалив. На приветствия сталинградцев улыбается как-то натужно и скованно. Рядом высокая с увядающей красотой черноволосая супруга Бианка. Лицо живое, подвижное, оттеняет застывшую маску мужа.
Тут же, на привокзальной площади, начинается митинг. Милиция еле сдерживает народ.
Никита Сергеевич начал речь по бумажке. Идёт всё гладко. Я с прибывшим из Москвы тассовцем Мишей Герасимовым строчу в блокнот. Это так, для контроля, когда будем делать речь по радиозаписи. Речи глав только за нами, тассовцами. Все собкоры центральных газет руки в боки сачкуют, слушают, обмениваются репликами, а мы, "негры", пашем…
Но вот Никита сворачивает листки и начинает свой знаменитый экспромт.
За три года газетной службы и столько же работы в ТАСС я "навострился" записывать "личной стенографией" любые диалоги и речи без пробелов.
Стою перед Хрущёвым в группе коллег и строчу. Никита Сергеевич всё больше распаляется. Еле успеваю. Чувствую, речь сумбурная. Хвалит Тито, ругает Сталина, обрывает фразы, не договаривает, аж слюна летит…
Бросил тему вечной дружбы с Югославией и понёс западных журналистов, кои сопровождают его и Тито и "пишут гадости о визите". Раскраснелся, кричит:
— К чёртовой матери этих писак!
И тут же даёт команду:
— Отцепить вагон со всей журналистской братией от поезда. Пусть добираются, как хотят!
Гнев Генсека и Председателя Совмина тут же реализуется. Всех журналистов стражи порядка стали оттирать от первых лиц. Даже нас, тассовцев, без которых стопорилась вся официальная информация. Мы кинулись в пресс-группу при Генсеке. В неё входили: Сатюков ("Правда"), Аджубей ("Известия"), Харламов ("Радио и ТВ") и, кажется, Поляков ("Сельская газета"). Доступнее других – Аджубей. Он же мог решать больше других, хотя руководитель пресс-группы, скучный и нудный, как божье наказание – Сатюков.
К тому же мы застряли с передачей в Москву речи Хрущёва. Передали то, что он говорил по бумаге, а экспромт Никиты "ни в какие ворота"… Аджубей приказал: "Делайте рыбу и приходите в вагон пресс-группы". А сам укатил с Хрущёвым и Тито на Мамаев курган. Я кинулся за ними, а Миша Герасимов остался "добивать речь".
На Мамаевом ещё большее столпотворение, чем на привокзальной площади. Все кордоны смяты. Я рвусь со своим красным тассовским удостоверением через толпу. Благо местные комитетчики меня знают, шепчут что-то московским, и те дают дорогу.