Вблизи Софии
Шрифт:
— Может быть, вы и правы, у вас большой опыт, вы путешествовали, многое видели.
Собеседник улыбнулся, решив, что склонил его на свою сторону, и протянул руку, чтобы долить рюмку Младена.
— Нет, благодарю вас, больше не буду. Так вот, я и говорю: может быть, вы правы. Но то, как вы себя держите — позвольте мне быть откровенным… Да это!..
Младен замолчал. Поколебался, стоит ли продолжать. Бенчев смутился. Но тут же овладел собой и снова снисходительно усмехнулся:
— Ну, что ж ты, договаривай.
— Да это просто саботаж.
— Ну-ну, не горячись. Кому я мешаю? Добросовестно выполняю свои обязанности.
— Не только в том дело, что знаешь и что можешь. Не прошло и дня, как я здесь, а со всех сторон слышу такие прогнозы и предупреждения, что тоже вот-вот начну колебаться.
Младен встал и принялся расхаживать по комнате.
— Продолжай, продолжай! — сказал Бенчев с притворным спокойствием и налил себе ракии.
— На вашем месте я бы так заявил: товарищи, эта стройка неосуществима. Освободите меня, я не могу нести ответственность за неминуемый провал. Не расхищайте народные деньги. Верните страну ко временам идиллических пастушков!
Бенчев больше не улыбался.
— Какое мне дело до того, что ваши сломают тут себе шею! — яростно выкрикнул он. — Пусть сломают! Чем скорее, тем лучше. Я не несу никакой ответственности. Не я разрабатывал проект, не я возглавляю строительство. Что я тут? Десятая спица в колеснице. Пусть лучше призадумаются те, кто сидит в управлении. Если бы даже у меня хватило смелости высказать им все это в лицо, ты думаешь, меня послушают? Назовут, как и ты, саботажником. Что я, сумасшедший, чтоб лезть на рожон?
Кровь ударила Младену в голову. Сейчас он почувствовал, что заговорит слишком гневно и вызывающе.
— Тогда, значит, вы настоящий враг.
При слове «враг» лицо Бенчева исказилось страхом, и он спросил, не скрывая беспокойства:
— Ты в партии? Я тут разболтался, доверился тебе. Вот к чему приводит откровенность. Вместо того чтобы прислушаться к моим доводам, задуматься над ними, оценить их, ты начинаешь кричать, обвинять. Нет, я не враг и не саботажник. Только я не ослеплен, как все вы, и вижу вещи в их истинном свете. А то, что мне поручили, выполняю честно, насколько хватает умения.
— В этом я не сомневаюсь, — озадаченно ответил Младен, — но почему бы вам не быть честным до конца?
— Я тебе сказал, почему. А ты всегда честен до конца? — инженер взглянул на Зарева в упор.
— Вероятно, нет, — искренне ответил юноша, — но никогда я не смог бы стать сознательным вредителем.
Младен направился к двери.
— Вы забыли куртку, молодой человек. — Бенчев в любых обстоятельствах умел быстро восстанавливать присутствие духа.
Младен вернулся, взял куртку и вышел.
Комната, о которой говорил ему завхоз, была в соседнем доме — двухэтажном здании с длинным коридором. Едва открыв дверь, Младен испытал новое разочарование. Он остановился на пороге и несколько мгновений колебался, стоит ли входить. Возле неубранной, неопрятной кровати валялись облепленные засохшей глиной ботинки. Из одного торчал носок. Другой, грязный и рваный, закинут под стол, прикрытый вместо клеенки старой газетой с прилипшими к ней хлебными крошками. Рядом с немытой чашкой — кусок брынзы, обернутый мокрой разорванной бумагой, на полу — пепел, окурки, щепки. В углу за кроватью навалены дрова.
В
Комната была маленькая, узкая, и две койки у стены заполняли ее почти целиком. Младен, положив на свободную кровать рюкзак и куртку, снова подошел к окну.
Чего он ждал, как представлял себе строительство, Младен и сам хорошенько не знал. Но ему казалось, что он сразу окунется в бурную жизнь стройки, увидит восторженные лица. А увидел лишь этого хитрого Вуто, потом инженера, который мог вселить неверие и в самого ярого энтузиаста. Главный инженер поручил ему срочно делать чертежи и расчеты, даже не дав возможности познакомиться с объектом и людьми. А завхоз почти выругал его, дав понять, что он приехал некстати и причиняет только лишние хлопоты.
Младен махнул рукой — хватит думать обо всем этом! Ветер утих, солнце разорвало тучи и осветило заснеженные вершины, сверкавшие на границе земли и неба, и причудливо разукрасило кусты и молодые дубки на склонах. Внизу между высокими холмами извивалась зеленоватая лента реки, той самой, которую они должны обуздать.
Младен отошел от окна, набросил на плечи куртку и уже через минуту широко шагал по дороге к берегу.
Спокойствие речушки, струившейся по галечным отмелям, удивило его. В воде отражались старые корявые вербы. С их сухих узловатых стволов свисали молодые гибкие побеги, тянулись к воде и никак не могли достать ее. Тронутые желтизной листья трепетали при малейшем движении воздуха.
Река текла медленно. Местами она совсем скрывалась под галькой, а кое-где разливалась, широкая и мутная. И здесь-то будет воздвигнута бетонная плотина? Откуда возьмется та сила, которая сумеет производить тысячи киловатт электроэнергии? Вот на что способен человек! Оживить эту дремлющую речушку, заставить бежать быстрее и подчинить ее проснувшуюся силу своей воле.
Шоссе кончалось у самой воды. Справа блестели рельсы узкоколейки. Паровозик пыхтел, но прицепленные к нему вагонетки не сдвигались с места. Младен пошел назад — туда, где строили плотину. Неравномерный гул привлек его внимание, и Зарев повернул к деревянному строению, откуда этот гул доносился. По узкой деревянной лестнице спускался светловолосый мужчина. Он показался Младену знакомым, но вот имени его никак не мог вспомнить. Мужчина тоже, судя по всему, узнал Младена, пошел навстречу.
— И вас прислали сюда? Видели уже, как мы тут мучаемся? Вы не отчаивайтесь сразу. Но если вы надеетесь, что вас оценят, — долго придется ждать.
— А я ни на что и не надеюсь, — засмеялся Младен. — Да и стройки еще толком не видел. А услышал уже многое. Кто ни встретится — каждый старается разочаровать.
— Да и есть отчего разочаровываться. Вот, например, эта установка — дробильная, перемывочная и сортировочная. Построили ее по моим чертежам. Все сделано у нас. Если бы заказали за границей — стоило бы гораздо дороже, да и готова была бы нескоро, в лучшем случае через год. А она нужна сейчас, срочно. Без нее бетонный завод бездействует. Я сэкономил государственные средства и время. Думал — премируют, отметят. И что же? Меня еще понижают. Впрочем, все равно. Я и не собирался долго тут оставаться. Хлопочу о переводе в Софию.