Вблизи Софии
Шрифт:
Горе, безысходное горе переживают крестьяне. Они даже пытаются вмешаться в ход строительства. То решают ни за что не идти туда работать, хотя там и платят хорошо и лишние руки вон как нужны, то пытаются подкупить инженеров, чтобы те не очень спешили, а там, дескать, все, может, и обойдется. Все это, конечно, происходит не случайно. Настроения крестьян подогревают тайные ревнители старого режима. Но что они могут противопоставить действительности? Она отметает их злобные наветы, показывает крестьянам, кто их подлинный друг, а кто враг. Народное государство не обмануло — оно в самом деле помогает устроиться
Это начинает понимать даже крестьянин Петрун, кем кулак Дражев раньше вертел по своему усмотрению. Даже Петрун соглашается со словами умудренного опытом, много повидавшего на своем веку старика Гьоне:
— Глупо становиться на пути этого потока новой жизни…
Таких людей, как Траян Евтимов, Момчил, дедушка Гьоне или бетонщик Дурхан, можно было встретить в годы, описываемые в романе, в любом уголке Болгарии. Они участвовали и в сооружении водохранилища имени Сталина в горах под Софией и в строительстве мощного Батакского гидроузла в Родопах и водохранилища имени Георгия Димитрова недалеко от Казанлыка — всюду.
В реалистическом отображении новой жизни, в живых, правдивых образах новых литературных героев — людей, перековывающих свое сознание в доселе невиданных, социалистических условиях труда, — главное достоинство романа Анны Каменовой «Вблизи Софии».
Ю. Шалыгин
1
Улица шумела. Казалось, за окном бушует река. Вместе с отзвуками ритмичной поступи демонстрантов в комнату врывалась песня…
Траян Евтимов захлопнул окно и задернул штору. Жена его стояла у другого окна и с любопытством смотрела на улицу. Кружевная занавеска скрывала ее, но ей хорошо был виден перекресток. Там собирались их соседи, чтобы идти на митинг.
— Траян, ты видишь? Весь наш дом в сборе, — не оборачиваясь, взволнованно говорила Дора. — О, и парикмахерша здесь… Знаешь, такая высокая, белокурая. Смотри-ка, смеется! Слышал бы ты, как она вчера ругалась… Вон и жена нашего аптекаря. Ну, ей-то и положено тут быть — она ведь партийная… И соседи с верхнего этажа здесь: муж и жена с собакой. Раньше я ни разу не видела их вместе… А кто это там с плакатами?.. Посмотри, та, в красной кофточке… Кажется, дочь шофера.
Но муж не отвечал, и Дора обернулась. Траян стоял у письменного стола, заваленного чертежами, и рассеянно перебирал бумаги.
— Зачем ты задернул штору, Траян? — удивилась Дора. — На улице ясный день, а у нас стало темно, как в сумерки.
Траян продолжал рыться в бумагах. Развернул рулон ватмана, сложил в стопку несколько листков и, не поднимая головы, пробормотал:
— Если б я мог укрыться от этого шума! Не слышать его!
Траян досадливо махнул рукой. Он совсем не то хотел сказать и рассердился еще сильнее. Песня слышалась даже сквозь закрытые окна и двери. И ему вовсе не хотелось ее прогонять. Она несла молодость, радость и веселье.
— Отойди от окна, Дора. Ну что ты торчишь, как свечка? Демонстраций не
— А почему бы мне не смотреть? Все вышли на улицу. Одни мы с тобой прячемся, как виноватые.
Ее слова еще больше рассердили Траяна. Он швырнул чертежи на стол, бумаги рассыпались. Лучше совсем все бросить. Зачем ему это теперь?
— Что ты хочешь? Чтобы и я шел на демонстрацию? Иди сама, если тебе это нравится. А меня уж оставь. Я не могу бросить работу ради того, чтобы бессмысленно шататься по улицам.
Дора знала, что давно уже мучает ее мужа. И все же не могла понять, почему именно сегодня он так раздражен.
— Будто так уж ты занят! Ведь целый год ничего не делаешь. Только и занимаешься тем, что вытаскиваешь свои чертежи, разглядываешь их, проведешь одну-две линии и опять убираешь.
Траян, не привыкший к возражениям жены, удивленно взглянул на нее:
— Дора, мы как будто перестали понимать друг друга.
— Нет, это ты никак не хочешь понять, что никто тебя просить не будет. У них достаточно своих людей, в тебе не нуждаются. А ты вбил себе в голову: построю водохранилище, непременно построю… Прекрасно, да только вот не зовут тебя. А ты не можешь выкинуть из головы это строительство. И в то же время держишься в стороне от всего и всех. Не захотел работать в строительной кооперации — там, видите ли, частники, бывшие фашисты. Ну и что ж из того? Гораздо больше бы имел, чем от своих несбыточных проектов и фантазий. Все удивляются, как ты можешь верить, что у нас возможна такая стройка. Как будто мы в Советском Союзе…
Траян попытался скрыть раздражение:
— Опять тебе чего-то наговорили твоя мать и тетя Зорница! А что они знают о Советском Союзе? Конечно, для советских масштабов мое водохранилище незначительно, но для нас оно огромно. Дора, неужели ты не понимаешь, как это прекрасно — изменять карту родины, претворять в жизнь свой план, строить там, где сам наметил! Столько лет я ждал этого дня! А сейчас, когда он так близок, ты сомневаешься. Ведь раньше ты мне верила.
Дора не смотрела на мужа. Она вспоминала свою молодость. Быстро проносилось перед ней время.
…Первый год после свадьбы. Каждое воскресенье с рюкзаками за спиной уходили они вдвоем вверх по реке. Карабкались по уступам, спускались в ущелье, над которым почти смыкались скалы. Траян говорил: «Здесь я построю бетонную плотину. Она преградит реку, и вот тут будет озеро — синее, огромное. Наше озеро, Дора. Мы сейчас идем по его дну… Тут будут плавать парусники и моторки. И мы с тобой в маленькой белой лодке… Подумай только, пройдут годы, и мы не узнаем карты своей страны. Вся она покроется голубыми пятнами — новыми озерами!..»
И сейчас его глаза, чистые, как озерная вода, светились тем, прежним огнем. Траян выглядел по-прежнему молодым. Только каштановые волосы слегка тронуло сединой. Но Дора не была уже прежней восторженной девушкой. Она то подпадала под влияние родителей, то ей казалось, что прав муж. Правда, в конце концов верх всегда брал Траян. Она и теперь ему верила, но уже без былого воодушевления. Для них настали нелегкие времена — Траян не работал, средства их быстро таяли.
Дора заговорила не сразу: