Вблизи Софии
Шрифт:
Мальчика заинтересовало другое.
Парни дружно налегали на длинный железный прут, подсунутый под обломок скалы, но никак не могли сдвинуть глыбу. Какой-то юноша взобрался на соседний уступ, замахнулся киркой, стараясь отколоть еще немного.
— Упадешь. Обвяжись!
Ему бросили веревку. Паренек обвязался вокруг пояса, спустился пониже и, едва удерживаясь на одной ноге, продолжал свое дело.
Гошо, как зачарованный, подвигался к той группе. Тянул за рукав и сестру. Мимо них пробежал бригадир, вывалил из тачки
— Эй, девушка! — задорно крикнул парень. — Хватит смотреть, иди-ка помоги!
— Божурка, — прошептал Гошо, — спроси их, что тут делается.
— Почему же не спросить, — приободрилась девушка. Но голос ее был так тих, что парень ничего не расслышал. Она провела рукой по лицу, словно это могло помочь ей собраться с силами, и повторила вопрос. Парень засмеялся.
— Как, разве вы не слыхали? Водохранилище будет. Нижнее шоссе затопит, а мы строим новую дорогу. Теперь тут будут ездить.
Брат с сестрой переглянулись. Но не успели они вымолвить и слова, как послышался резкий свисток и стайка парней и девчат пробежала мимо них. Кто-то крикнул:
— Бегите, сейчас взорвется!
Растерявшись, они не двигались с места. Какая-то девушка схватила Божурку за руку, и только тогда они с Гошо побежали.
— Прячьтесь, прячьтесь!..
За скалой столпились рабочие. Они возбужденно переговаривались.
— Когда-нибудь будете рассказывать, что жили на дне озера, — сказала девушка, притащившая Божурку.
— Неужто правда? А где ж мы тогда будем пасти овец? — воскликнул Гошо.
— А где мы будем жить? — добавила Божурка.
Рабочие дружно рассмеялись.
— Смотри-ка, о чем печалятся! Разве мало других мест?
— Да разве есть что-нибудь лучше?
На своем коротком веку Божурка не видела еще ничего, кроме своего села, и не могла понять, отчего засмеялись эти горожане. На ресницах ее повисли слезинки. Тоненькая девушка обняла Божурку и стала утешать, как ребенка, поранившего палец.
— Конечно, село у вас красивое, но ведь и в других селах не хуже. Не оставят вас так. Глядишь, еще софиянкой станешь.
— Как это? Переселимся в Софию?
— А почему бы и нет? Ведь вам заплатят. Можете и в Софии купить себе дом.
— А вы из Софии? — спросила Божурка.
Грохнул взрыв, за ним другой. Кто-то считал: «…девять, десять, одиннадцать…»
Едва взрывы прекратились, все побежали к рабочей площадке.
Только Божурка и Гошо продолжали стоять как вкопанные. Гошо опомнился первым.
— А овцы! Вдруг их убило?
Они бросились на розыски. Одна косматая овца от страха забилась в кусты и теперь никак не могла выбраться. Другая прихрамывала — ее ударило осколком скалы.
Ох, и достанется же им от отца! Они собрали овец и погнали назад. Вскоре добрались до шоссе у реки, того самого, что уйдет под воду.
— Божурка, а когда тут все затопят, где же мы будем
Девушке хотелось расплакаться от досады — она тоже ничего не понимала. Но все-таки она сказала:
— Глупый ты, глупый! По новой дороге теперь будем ходить.
— Так ведь и села не будет?
— Как это не будет? Оно же там.
— Но сказали, что и его затопит.
Мальчик не дождался ответа и до самого дома не произнес больше ни слова.
Молчала и Божурка. Этот взрыв, уничтоживший огромную скалу — а сколько раз сидела она на ее вершине, стерегла овец, учила уроки, — взбудоражил ее душу. Значит, она больше не будет пасти овец. Это хорошо. Надоело ей каждое лето скитаться по горам. Она была первой ученицей и хотела учиться дальше. Отец не позволил. А что если и она станет работать, как те девушки, горожанки? Как у них весело! Но разве возможно, чтобы ее отец и мать жили в городе? А скот? Их овцы — лучшие в селе. Только бы отец не заметил, что овца хромает. Та, с двойной меткой на ухе.
У забора, недалеко от калитки, дед Стоил разговаривал с их отцом. Божурка скорее юркнула в дом, пока ее не заметили. Гошо, загнав овец в кошару, подбежал к отцу. Возбужденный всем виденным, он забыл, что не следует рассказывать, где они были. Мальчик заговорил торопливо и громко. Нельзя было понять, рад он или только удивлен.
— Отец, скоро выроют озеро, затопят наше село. Уже копают, своими глазами видел. Ты бы знал, какие скалы рушат! Ломом и веревкой. И взрывают.
— Замолчи! — рассердился отец. — Не твоего ума дело. За овцами лучше смотри. И чтоб не смел туда ходить — прибью! Слышишь?.. Скажи матери, что я схожу с дедушкой на площадь, побалакать. А Божурка вернулась? Уже темнеет…
Гошо убежал. Собеседники некоторое время молчали, думая каждый о своем. Потом Петрун обронил:
— Нет больше нам жизни, дедушка Стоил. Кончено.
— Не горячись, Петрун. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И раньше приезжали к нам инженеры — немцы, мерили, даже копали. Помню, еще после Балканской войны это было… Хотя нет, должно быть, после европейской…
— И даже еще позже, дедушка Стоил. Не помнишь? Лет пятнадцать-шестнадцать назад. Божурка только родилась. И тогда мерили и копали. Даже домик построили.
— Верно. На моем поле еще какую-то треногу взгромоздили. Сказали — для измерений.
— Как же, помню. Выйдет, не выйдет, а все кому не лень приходят, мерят да болтают. Тогда казалось, что все это пустое, а вот теперь — другое дело.
На площадь вела кривая улочка, грязная, как во время всякого половодья. Дед Стоил не опирался на свою палку, а только мерил ею глубину прибывающей воды, прежде чем осторожно ступить на следующий камень или бугорок.
Уже вечерело, и село оживилось. Люди возвращались с поля, многие шли на площадь. Пахло навозом, влажной землей и гнилыми сливами.