Вблизи Софии
Шрифт:
…Ветер, немного утихший, задул с новой силой. Несколько тачек, стоявших одна за другой, с грохотом опрокинулись. Туча пыли поднялась над площадкой. Дурхан, который вез тачку с песком, зажмурился и налетел на Киро.
— Ты куда? — кричал тот какому-то рабочему.
— Ухожу. Хоть ты меня привязывай — не останусь! Здоровье на дороге не валяется.
— Если сегодня не укрепим то, что построили, — десять дней работы пропадут ни за что ни про что. Все унесет.
— Надо хотя бы огонь разложить. Продрогли все…
Костры разожгли у самого берега — там, где шла работа.
…Дурхан поднял воротник и совсем утонул в своем ватнике. Пожалуй, он здесь слишком долго, но он стеснялся попросить заменить его. Юноша тоже был убежден, что больше откладывать нельзя. Он готов и в воду влезть, если это понадобится. Но стоять вот так, баз дела, не согласен. Ему хотелось погреться, но он не решался подойти поближе, боясь потревожить кого-нибудь. У костра образовался широкий круг, и десятки рук тянулись к огню.
Заметив Киро, Дурхан подошел к нему:
— Я думаю…
— Может, и я то же самое думаю, да кто нас спрашивает.
Младен стоял рядом и молчал. Такие же разговоры он слышал утром, и вчера, и позавчера. Нелегко было что-нибудь предпринять. Пробовали и доски и глину — все напрасно.
Когда он приехал на стройку, река почти совсем пересохла. Небольшой ручеек то тут, то там едва пробивался среди песка и щебня. Тогда ничего не стоило перекрыть ее. Он даже удивлялся, откуда возьмется у этой мелкой, ленивой речки вода, чтобы наполнить озеро. Но сейчас, насытившаяся горными снегами, опьяненная ранними дождями, река стала буйной и грозной.
Несколько раз Младен убеждал Тошкова, что пора начинать перекрытие, но тот не соглашался. То говорил, что он здесь недавно и не успел ознакомиться со всеми участками, то уверял, что надо дождаться теплых дней. Потеплело как-то сразу, за несколько дней, и вода хлынула неудержимо. Теперь трудно ее остановить. Вода поднимается, ползет к берегам, становится все выше, выше. И, кажется, нет силы, которая сдержит этот вешний напор.
Младен чувствовал, что и в его душе поднимается и растет любовь к строительству, жажда деятельности и творчества. Сегодня вечером они должны перекрыть реку. Отложить сейчас — значит потерять месяцы, ждать до лета. А строительство и так отстает. Нет, он ничего не станет спрашивать. Сделает это на свой страх и риск. Ведь именно им, молодежи, доверили строительство плотины. Вот и Мирко с ними.
Щегольская шляпа Тошкова показалась опять. Руководитель сектора побывал только что наверху, немного отогрелся, выпил рюмку коньяку и сейчас шел легко и беззаботно, словно пританцовывая. Тошков совсем не думал о том, как произойдет перекрытие, но уже воображал, как он станет рассказывать об этом в субботу в Софии. Вдруг он увидел Младена. «Вечно этот молокосос торчит на моем пути!..»
— Товарищ инженер, — Младен всегда держался с Тошковым официально, — так больше не может продолжаться. Люди на ветру стоят, мерзнут тут с утра, а ничего не делается. Долго мы будем раздумывать? Пора начинать,
Тошков надменно вздернул голову. Он почувствовал себя задетым — неудачная мысль о плотах принадлежала ему. И вообще как смеет подчиненный говорить с ним так дерзко? Здесь не Гидропроект, где все работали почти на равных началах. Он и сам уже понял, что с потом ничего не получится. Но отступить перед этим задиристым мальчишкой? Ни за что!..
— Снова попробуем плот. Дайте побольше глины, побольше соломы. Принесите доски потолще.
— Нужны шпунтовые доски…
— Чего тут пробовать? Видно ведь, что с глиной и соломой не держит…
— Два раза плот перевернулся.
— Попробуем в третий, — сухо ответил Тошков.
Никто не слушал его. Люди ожесточились, каждый хотел выложить все, что накопилось на душе.
— Эх, дело нешуточное: повернуть реку! Веками текла по этому руслу. Вот я, к примеру, в сельсовет хожу всегда одной дорогой. И не заставишь меня другой улицей ходить. Может, так и дальше, да привык, ничего не попишешь.
— Кто может заставить их лезть в воду? У людей жены, дети…
Группа рабочих окружила парторга. Слова его были тверды и уверенны, как всегда:
— Товарищ Зарев, я так думаю: пусть эта смена отдохнет часа два-три и опять возвращается. А вы проверьте там, в общежитии. Кто отдохнул и согрелся, сменит других. И прежде всего идите вы, Младен и Мирко. Двенадцать часов, как вы здесь. Мирко вон еле ноги таскает. И без вас есть люди, отдохните немного…
— Не время отдыхать, товарищ Божинов. Поглядите на реку. Как живая, дышит, волнуется. Если сейчас не перекроем, снесет все.
Однако Божинов все же настоял на своем. Вместе с Мирко Младен направился к дому. Уходя, он подумал, что надо скорей возвращаться. Выпить коньяку или чаю — и назад.
В теплой, уютной кухне Младен как-то сразу обмяк. Вспомнился дом, сестренка, встречавшая его по вечерам. Она часто и жадно расспрашивала его, мечтала стать инженером, как Ольга. Сколько рассказал бы он ей теперь, и каким далеким показалось ему то время, когда они спорили в отделе с Ольгой и Весо. Что сделали бы они на его месте? Чертить и спорить — одно, а студеная, бессонная ночь на объекте — совсем другое.
Крышка чайника запрыгала, затарахтела. Младен налил себе полную кружку и сделал первый глоток с таким наслаждением, с каким никогда не пил чаю. Затем снова расслабленно опустился на лавку. Нет, будь что будет, он не двинется отсюда до утра. Тягачом не вытащишь…
Если бы Лиляна была здесь и встречала его с таким теплом и заботой, как Светла встречает Мирко!.. О более уютной комнате и мечтать нечего. Он явственно представил себе Лиляну, сидящую на красном ковре, ярком, как ее ногти. Она протягивает чашку: «Младен, выпей еще крепкого чаю…» И он берет, но не чашку, а руку, которая держит ее, такую белую, мягкую…
Чай так и остался недопитым. Дверь без стука отворилась, и в комнату вихрем ворвалась Таня.
— Товарищ Зарев! Идите скорее — ищут вас… Случилось несчастье! Плот перевернулся. А на нем люди!