Вчера
Шрифт:
как Настя, просяще заглядывая снизу вверх в телячьи глаза молодого конюха Семена Игнатова, упрекала его:
– Как же я буду жить-то? Совести в тебе нет, сироту обманываешь.
Засунув руки за фартук, он отвечал лениво:
– Больно уж доверчива, как кошка. Проучить тебя подо чтобы другой раз пе верила людям.
– Не Пленишься - утоплюсь.
– Куда торопиться? Успею, надену хомут на шею себе. А не захочу топись, жалко, что ль.
Я презирал Настю именно за то, что обманул ее этот глупый и вздорный человек. Несчастной представлялась она мне сейчас. В
Я не знал, чего искал в людях, но только все известное мне. старое в них я ненавидел...
За окном в запущенном саду послышался свист.
Я вздрогнул: давно ждал этого очень важного для меня условного знака. Воровато оглядываясь на лежавшего на деревянных козлах Алдоню, я снял со стены клетку со снегирем и вышел из комнаты. В саду, в тени старого тополя, покуривал Миша Дежнев. Вот уже три месяца, как оп приехал на каникулы и покорил меня своим умом и знаниями. Не было в моей жизни человека, которого бы я так беззаветно любил и которому бы так безоглядно верил.
– Если тебе жалко птицу, то все можно отложить, - сказал он, с усмешкой глядя в мои глаза.
Я любил снегиря, прпручил его к себе: выпущу из клетки - он полетит на волю, потом сядет на мою голову.
выбирая клювом пшено из кудрей.
– Берн, чего там, - сказал я Мише.
– Только перед дедом стыдно: врать придется.
, - Эх ты! Дипломатом надо быть. Голая правда никому не нужна. Жить при ней людям нельзя. Правда нужна маленькая, а большая только портит людям жизнь.
– А какая большая правда?
– Все живое смертно. Вечного нет ничего. Ну, а зачем эта большая правда? Тоска от нее у людей. Эх, Андрюша, с тобой говорить надо с опаской: уж больно ты словам веришь. Пойми: словами человек форсит, а живет совсем иначе.
Мы пересекли сад и вышли к большому дому, в котором жили заведующий совхозом и главный бухгалтер, отчим Миши Дежнева. Двери квартиры открыла полная черноволосая холеная женщина в белой кофте и серой юбке.
Это была красивая женщина с черным пушком на верхней губе. И мне казалось непростительной вольностью то, кок Миша, потершись щекой о ее сдобную белую руку, сказал уж слишком развязно:
– Мамочка сегодня хороша!
– Затем поднял палец и с непонятной значительностью произнес: - Мамуля, вот этот друг подарил мне птицу!
Недоверчиво щупая мои волосы, она заговорила неожиданно баском:
– Это настоящие? Каной каракуль! Мишук.
– обратилась она к сыну, сейчас решается твоя судьба. Не уходи, возможно, будешь нужен.
Дверь комнаты налево открылась, и я увидел бухгалтера - длинного нескладного человека в просторном рыжем пиджаке.
– Важно не помешать Мише, пусть школу кончит.
Грамотные нужны любой власти, - сказал он другому человеку, толстому, красному, в рубахе белого льняного полотна. Тот, сердито сопя мясистым носом, упираясь в бухгалтера тяжелым псподлобным взглядом, проворчал:
– Нет уж, я сам позабочусь о Мише. Школьной мудрости хватит с него! Пусть идет на сцену. В конце концов, я ему родной отец! Женя, иди сюда, иди сюда!
– крикнул он женщине, и когда та вошла в комнату, оп резко захлопнул дверь.
– Это мои папаши, - с улыбкой сказал Миша, - вернее, один из них отчим, это бухгалтер. Родной не может лань с нами. Он талант и мама талант, а жить в одной семье двум талантам - гибель. Хватит того, что мамуля пожертвовала собой ради меня. Могла бы на первых ролях петь, по сейчас не до искусства. И все-таки я буду артистом и уеду за границу. Знаешь, Андрюшка, смотрю я на тебя, и мне как-то странно все: имя мое может загреметь на весь мир, а ты так и не узнаешь об этом. Ну кем ты будешь тут?
– Не знаю, наверное, механиком, - ответил я, любуясь Мишей. Глаза его горели, лицо бледнело.
– Ну, механик, пойдем к Лидии, она, кажется, на реке.
К крыльцу подъехал верхом на поджаром рыжем жеребце Кронид Титыч в своей обшарпанной: кожаной куртке, в плоской, блином, кепке. Спешившись и привязав к перилам коня, он плетью сбил пыль с сапог, впрнщурку посмотрел на нас умными сердитыми глазами.
– Ручьев, когда придешь жить ко мне? Не торопись с ответом, все равно придешь, - сказал Кронид самоуверенно. И тут же с плутоватой почтительностью к Мише: - Погуляй до страды, а там за дело. У меня не заскучаете.
Ха-ха-ха!
И он ушел в дом, тяжко топая по ступенькам толстыми ногами.
– Знаешь его?
– спросил меня Миша.
– Знаю малость.
– Сила! Уговаривает меня жениться на его племяннице и отдает в приданое все хозяйство. Советует вступить в комсомол. Может быть, я и не пойду на сцену.
Лиду нашли на берегу - сидела с удочкой, но больше глядела в книгу, чем на поплавок.
– Позову ее на лодку, и мы с тобой квиты, - сказал Миша.
– Не понимаю, что хорошего нашел в ней? У нее хилая шея и кривые ноги.
– Она умная и добрая.
Я сел за весла, зная заранее, что Миша не уступит руля. На средней банке, обхватив руками колени, сидела Лида в голубом платье. Косынка обтягивала ее голову, четко окаймляла тонкое темнобровое лицо. Лпда все время говорила со мной, почти не глядя на Мишу.
– Лпда, ты знаешь: Андрюшка считает тебя сказочной царевной, - сказал Мнша, пересаживаясь с боку на бок, креня лодку.
– Он часто видит тебя во сне.
– Не вертись!
– бросил я, налегая на весла.
– Лида, - не унимался Миша, - посмотри: ведь здорово Андрюшка похож на девочку, а?
Лида ласково, примиряюще улыбнулась.
– Вы повздорили, что ли, ребята?
– Нет, ты посмотри, Лнда, у него и нос девичий, и голова кудрявая, как у девочки.
– Слышишь, герои, давай прыгнем в речку и поплывем к берегу, а?
– Андрей, не дури!
– встревожилась Лида.
Миша успокоил ее:
– Перед тобой форсит. Не умеет плавать. Ои только фантазировать может... воображала!