Вчера
Шрифт:
Несмотря на такие обстоятельства и ничего не зная о бравом оккупанте, Пётр Прохорович, чёрт его дёрнул, опять сошёлся с Надей и даже обещал удочерить ребенка, да так и не собрался. Опять же, отчество у Ирины уже состоялось, она записана была в метрике, как Ивановна. Тайна её появления на свет заслуживает отдельного рассказа.
Но слеплённый заново союз Надежды с Петром Прохоровичем так и не упрочился. Дело окончилось тем, что в сорок девятом, упирая на то, что Надя так и не родила ему молодого чекиста,
Но и Нора не родила ему пацана, — не хотела рожать, не расписавшись, упрямая баба, а Петлюк не хотел торопиться с разводом, потому что карьерный инстинкт подсказывал ему, что надо остаться Ирине пусть и не родным, но отцом…
Всё испортила Надежда, исхлопотавшая ещё в сорок четвертом девичью свою фамилию, и так воспитавшая дочку, что та признавать Петлюка ни отцом, ни квартирантом не желает.
— Гордая, как мать, — криво усмехнулся Петлюк, пытаясь тщательнее рассмотреть фотографию Ирины. Он даже подошёл к окну, бережно держа обеими руками рамку. Безмятежно весёлая кроха в пионерском галстуке глядела с карточки куда–то мимо названного отца.
— Гордись, гордись! Вырастишь, на коленях приползёшь… — Промымрил Петлюк, пристроив портрет на подоконник. Он приблизился к столу, откупорил графинчик и, повернувшись к окну, налил водки в рюмку. Выпил. Нащупал вилкой и выловил из селёдочницы ароматный салатно–жёлтый ломтик и с аппетитом закусил без хлеба. Тяжело опустился на диван. Задумался ни о чём. Через полчаса медленно, чиркая на ходу спичкой, направился к тумбочке с телефоном, чтобы проверить дела на заводе. Включил люстру, потому что из–за мрачной погоды за окном толком так и не рассвело. Вызвал Цовика, чья смена заступила с шестнадцати часов.
— Ну, как трудитесь, Соломон Ильич?.
Цовик подобострастно доложил, что еле–еле набили пять думпкаров, а уже полсмены — тю–тю!.. Простаивали около часа из–за обрыва троса на грейферном кране. подававшем боксит в приёмный бункер пластинчатого питателя дробилки…
— Ох, Цовик, распустил ты своих мужиков! Что значит оборвать трос грейфера? Ведь совершенно новый трос позавчера ставили. Ты понюхай, Цовик, не пьяный ли твой Литвиненко?! А на утро не забудь докладную составить и акт оформить. Я с него сто процентов премии срежу, чтоб знал на будущее, как полный грейфер по бокситу волоком волочить… Раньше такие дела диверсией называли, и был порядок!.. — Он в сердцах кинул трубку на рычаг. Не попав на вилки, трубка свилилась с тумбочки, повиснув на шнуре, и из неё понеслись неприятные низкие настырные гудки.
— Работнички! — Зло усмехнулся Петлюк. — Надо же, умудрился новёхонький трос порвать… А сними я с этого Литвиненки премию, опять запищат, дескать, обижает, прижимает, несправедлив… Истинно сказано, толпе нужен кнут. Хочешь кататься, погонять не забывай! И что их влечёт? О чём мечтают? Достать за десятку билет на стадион, где штатные идиоты из «Металлурга» вполне предсказуемо гоняют мяч по указке тренера? Раздавить поллитру на двоих и загрызть пригоршней семечек? И чтобы я, Петлюк, не трогал их премию, их гонор, их внутреннюю пустоту. Было, есть и будет одно. Хлеба и зрелищ! За это они и построят что угодно, и по дощечкам разнесут, дай волю…
Он снова приляг на диван и попытался детально отреставрировать, о чём вчера говорил с этим зарвавшимся глупым птенцом Сербой.
… Он вызвал Сеньку, когда тот, со слипшимися после ночной смены глазами, спускался мимо его кабинета. Увидев рабочего в приоткрытую дверь, Петлюк зазвал его к себе, повинуясь какому–то внезапному желанию поговорить с ним.
— Садись и рассказывай! — Почти радушно пригласил он Сеньку, пододвигая стул. — Как работается, нравится ли в дробилке?
— Работа как работа, пыли много, пользы — мало!..
— Оно, конечно, не в конторе сидеть. Я, если помнишь, говорил тебе, когда принимал, что крепко мозгуй, чтоб не сбежать через месяц. И я, в общем, в тебе не ошибся. Ты — упрямый малый!..
— ?! — Сенька удивлённо посмотрел на старшего по званию.
— Мне, видишь ли, всё рассказали. И как ты кляузу сочинял, и как подписывали в сменах. Напрасно только вы ко мне не пришли. За спиной моей сговариваетесь. Если в чём не хорош, прямо скажите. Мы, партийцы сталинского призыва, критики не боимся, не такое переносить приходилось…
Сенька намеревался ляпнуть, что напартачила разведка Петлюку, что вовсе не он автор письма, хотя и подписал одним из первых, но последние слова старого волка вывели его из равновесия:
— То–то и оно, что много перенесли. Пообвыкли, и теперь с вас, как с гуся вода!..
— Ну, зачем так грубо, Серба? Я хочу тебя отечески предостеречь от непростительных ошибок. И ещё мечтаю из тебя бригадира дробильщиков вылепить. Крохмаль неграмотный дядька, а ты молодой и с образованием. Идёт, а?
— Зачем Крохмаля снимать, он толково бригаду ведёт. Если что, первый лопату хватает и в бой! Замена ни к чему. Я не пойду на его место.
— Ну, не горячись! Я так, к слову сказал, как вероятную перспективу применения твоих способностей…
— Спасибо за комплимент. Какие способности? Рабсила я, только и всего. Никуда выдвигаться не собираюсь, зачем эта купля–продажа?..
— Ты меня не понял, я намеревался дать выход твоей неорганизованной энергии, — заулыбался Петлюк.
— Напротив, отлично понял. Но если уж говорить начистоту, то сегодняшняя профилактическая беседа мне противна. Да и глаз не разведу, всю ночь бились над восьмой лентой, чтоб она пропала! Шесть раз останавливалась. Вот ею я и рекомендовал бы вам заняться. Хорошо бы мотор более мощный установить…
— Хам ты, Серба, — закипел Петлюк, — к тому же, сцыкун хренов, сам себя топишь…
— Понял. Нечего больше сказать, товарищ Петлюк? Хреново, когда нечего сказать… Пойду отсыпаться, — огрызнулся Сенька, невоспитанно вставая.