Вчера
Шрифт:
В палисадничке больницы, меж худосочных клёнов, когда–то в один из субботников медики посеяли астры, и теперь на простеньких цветниках доверчиво распустились белые, фиолетовые, розовые и лиловые цветы. Бесчисленные посетители ближе к окнам вытоптали цветники, и некоторые астры оказались буквально раздавлены каблуками. Семён сорвал один, белый как снег цветок, и положил его на подоконник…
Трамвайчик, плотно набитый людьми, боязливо позванивает на поворотах, подпрыгивая на стыках рельсов. Сёму придавили
Семёну стыдно. Он полез было в карман штанов за медяками и наткнулся на крутое кондукторшино бедро. Фу, ты, чёрт! Сёма торопливо заворачивает руку вверх и достаёт из верхнего кармана десятку.
Хотя, по правде, кондукторша не испытывает дискомфорта. Напротив. Семён мужским инстинктом понял, что она сама прикипела к нему.
Отгоняя непутёвые мысли и ещё возбуждённый посещением больницы, Сёма решается поднять глаза и как можно более спокойно спросить у неё, не знает ли она кого–нибудь из зелёноярских кондукторов. Вот если бы оказалось, что она как раз соседка той Эдькиной шлёндры!
— Не-а, из зелёноярских никого не ведаю, не знаю, — усмехаясь, отвечает женщина, встряхивая рабочую сумку и выискивая на дне её медяки для сдачи. — Правда, я сама на Зелёном Яру обитаю…
Последние слова блондинки окончательно отцепляют Семёна от предательски близкого её живота.
— Та мерзавка должна быть именно такой, — размышляет Сёма и внимательно рассмаривает жирную шуйцу блондинки с дешёвым камешком «под рубин» на указательном и с катушкой билетов на подмизинном пальцах.
Интуитивно, шкурой он ощущает приближение чего–то важного, как начало рейда во вражеский тыл, и ныряет в разговор, беззаботно бросая:
— Ну, если вы с Зелёного, тогда передавайте приветик Эдику.
Сёма дрожит, как рыбак над своей снастью, и как рывок огромной щуки воспринимает удивлённый возглас кондукторши:
— Та шо ж вы придурювалысь? Я вспомнила — вы тот товарищ Эдика, о котором он мне вчера рассказывал. И почему вы вчера так и не появились? Я таких вкусных вареников наварила, самогоночки классной достала… Интересно, почём счас яблоки в Тирасполе? — Внезапно переключилась она.
— Яблоки? Да кто сколько запросит, — наобум сказанул Семён, уже ощущая в ладони туго натянутую леску удачи.
Тем временем роскошная блондинка оценивающе рассматривала Семёна.
— Так заходите сегодня, мой обещал до двух часов появиться. Если, конечно, не задержится в своей проклятой типографии. Тоже мне должность нашёл — наборщик! Стыдоба в трампарке рассказать — засмеют девчата…
Сёма торопливо соглашается и, обещая непременно сегодня же зайти, протискивается к дверям.
Выбравшись из вагона на первой же остановке, он долго стоит на асфальтовой посадочной платформе, всматриваясь вслед жёлто–красному вагону и, удовлетворённо хекнув, старательно заносит в записную книжку его номер — 218…
Найти нужного человека на территории трамвайно–троллейбусного парка оказалось делом нелегким. Семён долго спотыкался на переплетающихся по незаасфальтированному двору стальных колеях, разыскивая кого–нибудь поответственнее. Уборщица направила его к завхозу, завхоз взглянул зачем–то на часы, затем на небо, вздохнул и глубокомысленно указал на ободранное, приземистое, с множеством дверей здание в глубине территории.
— Вон тама служба наша, диспетчер то есть. А если в первую дверь шагнешь, то прямо к парторгу выйдешь, он у нас в зале для собраний заседает. Не нужен, говорит, кабинет мне отдельный.
Одолев в указанном направлении сотню шагов, Серба вошел в довольно мрачный, по–казенному обшарпанный коридор. На одной из дверей малохудожественная табличка «Касса» со стрелкой, явно предназначенной для взломщиков, около заветного окошечка на колченогих инвентарных скамьях грызли семечки языкастые девчата с брезентовыми сумками через плечо и уныло переругивались.
— Тебе блондиночку подберем, молодой–симпатичный! — донеслось ему вслед. Не поленился, обернулся:
— Такую, чтоб целовалась покрепче!
Девчата завизжали от восторга.
— А у нас всё первым сортом делается… — подначивали шутихи.
Когда Серба вошел в светленький зальчик собраний, из–за стоявшего на сцене стола, покрытого заляпанным чернилами кумачем, поднялся невысокий, в мешковатом сером костюме человек лет под сорок, плотный, с уже поседевшими висками.
— Ну, за какой истиной пожаловал, цыганчук? — фамильярно повстречал он гостя. Семена несколько покоробило обращение, но в целом человек показался ему понятен.
— За какой? Узнать хочу, кто у вас в среду в 218-м вагоне кондуктором был с утра.
— Ну это можно, милый, только если приглянулась тебе она, так тогда не по моей части, спрашивай у диспетчера. Выйдешь от меня, пройдешь по коридору мимо кассы, а уже следующая дверь, там, где бачок с водой стоит, диспетчерская, вот…
«В таких случаях говорят проще, — вторая дверь налево», — снисходительно подумал Семен, но терпеливо выслушал тираду. Однако узнав из краткого, тоже не шибко отшлифованного повествования Сербы в чем дело, парторг задумался и, раскуривая казбечину, протянул коробку Семену.
— Не-а, спасибо, у меня сигареты, — отказался тот, вынимая собственную пачку «Краснопресненских».
— А ну дай–ка и я подгощусь, какие они. Попробую с фильтром, — напросился собеседник и, вытянув из пачки пару сигарет, засунул их в кармашек пиджака. Потом он снял с рычага трубку и позвонил. Кто–то невидимый оказался на месте и партийный дьяк строгенько приказал явиться в кабинет, да чтоб как штык был, да чтоб узнал по пути, кто в среду на 218-м с утра катался.
— Теперь погодь, милый наш корреспондент, чуток, мы зараз с тобой всё и узнаем.