Вчера
Шрифт:
В городе приход настоящей зимы обрадовал не только ребятишек, но и дядей и тётей, которым основательно надоело видеть каждый зимний сезон промозглую дождливую погоду, кутаться в сырые, неуютные плащи и делать повседневную работу расслабленно, без хоть какого–нибудь удовольствия. В декабре стал Днепр, и рыбакам пришло новое раздолье.
В конце декабря Семён Серба шёл тихим снежным вечером со своим начальником, директором Зелёноярского гастрономторга Запорожья Михаилом Петровичем Бочковским, мирно беседуя на важную для обоих тему. Часов в девять вечера, выйдя после лекций в Торговом институте, где они оба молотили третий курс вечернего отделения в одной группе товароведного факультета, и перейдя Трамвайную улицу, начальник и подчинённый
Как во всяком провинциальном кабаке, здесь по вечерам стоял плотный гул пьяных голосов, ревел–стонал, создавая иллюзию забугорного загула, развратный саксофон, нескладно танцевали–топтались между столиков кто помоложе, две девицы прожигали комсомольскую юность с какими–то командированными, свободные от спектакля актёры расположенного по соседству театра читали вслух несвязные отрывки из никому не известных монологов, официанты носились как угорелые, торопясь доставить потребителям лучшие блюда своего заведения — дымящиеся шницели, люля–кебабы, отбивные и беф–строгановы.
На занимавшем всю стену панно была изображена девичья головка анфас с прядью волос, закрывавшей правую половину лица так, что оставался только один левый глаз, глядевший на посетителей синим немигающим взором, ибо внутри его светилась синяя стоваттная лампочка. За эту мозаичную девушку с зажигавшимся по вечерам глазом местные остряки прозвали ресторан более интимно — «Дунька–вырви–глаз».
Серба и Бочковский, войдя в ресторан, превратились из обыкновенных, ничем не примечательных граждан в смиренных клиентов общепита и скромно присели за угловым столиком, подальше от оркестра, по соседству с огненными блондинками, порочно смалившими сигареты в обществе мощных мужиков, судя по разговору, командированных ленинградских инженеров. Вскоре, спросив разрешения у солидного Бочковского и натурально не заметив Семёна, на свободные два места сели степенный мужчина со своей, судя по возрасту, женой. Бочковский подозвал официанта, общего любимца запорожцев Кузю, рыжего ухватистого товарища, способного угодить самому чёрту, и заказал бутылку коньяку и чего–нибудь на кузин выбор.
— Вас понял, перехожу на приём, — понимающе подмигнул им Кузя, вроде бы как знатокам и завсегдатаям, и стал долго и мучительно выяснять отношения с парой новичков, поминутно мило оглядываясь к Сербе и Бочковскому, как бы говоря глазами, — «Вот видите, какие бестолковые попадаются, а ведь тоже и обслужи их, и подай…». Через недолгую минуту Кузя принёс бутылку «Одессы», распечатал прилюдно и, вытерев видавшей виды салфеткой, осторожно поставил среди тарелок и пепельниц. Протёр фужеры приятной конической формы и неудобные для питья рюмочки–невыливайки и разложил вилки и ножи. Затем он принёс хлеб и минеральную воду, в маленьких розеточках поставил заливной судачок, выглядевший, надо сказать, отменно, потому что сердечками из морковки, зелёным лучком и розовым, на бураковом квасе, хреном.
Мужчине с женой Кузя доверительно сообщил, что заказанные ими полтавские котлеты жарятся и будут готовы самое большее через полчаса. Женщина, не заметив издёвки, согласно кивнула, а мужчина тоскливо уставился в сторону Сербы и Бочковского, уже решительно приступивших к прерванному было организационными хлопотами разговору.
Смысл их беседы сводился к тому, что Бочковский, как начальник, настойчиво предлагал, а Серба, гонористый подчинённый, колебался принять магазин, который днями собирались запустить в новом жилом районе — Зелёном Яру, где еще в конце ноября заселили более десятка шестиэтажек, а с открытием продуктового магазина задержались из–за строителей, не провернувшихся во–время с отделкой помещения.
До этого разговора Семён Серба с год проработал завмагом в отдалённом районе города, так называемом посёлке «Подстанции ДД», вывел свой продовольственный в передовые и не хотел рисковать учебой в торговом и затевать перемену работы, тем более встревать в хлопотное и незнакомое дело открытия нового магазина.
Работать в торговле Серба стал случайно. После комиссования и получения «белого билета», не имея никакой специальности, он не мог найти никакой, хотя бы сносной работы. Как только в кадрах он показывал свой ББ, кадровики чуть ли не под стол от страху не залезали.
Приговор Серпов имел магические свойства повергать в страх и ужас. Спасибо маминой довоенной подруге Ольге Тимофеевне, которая как–то, будучи главным бухгалтером артели «Пищевик», уговорила своего начальника принять Сеньку учётчиком. Однако через три месяца, после очередной проверки кадровой работы в артели, Семён получил новенькую трудовую книжку, штамп в паспорт об увольнении по собственному, (а куда денешься, не подводить же Ольгу Тимофеевну скандалом), и в утешение — двадцатку в окончательный расчёт.
С тех пор прошло около трех лет, и Сенька сменил, наверное, десяток никудышных работ, но так и не вернулся в ряды нормальных советских строителей светлого будущего. Наконец, в прошлом году, опять–таки благодаря тому, что ещё один, ещё довоенный знакомец мамы работал начальником отдела перевозок крупного автохозяйства, получилось залезть туда диспетчером. Но сколько нервов! Чего стоило, к примеру, обмануть приёмную комиссию и отвлечь её от проверки военного билета. Дама в приёмной комиссии, которая пробивала дыроколом документы и скрепляла их в папочке цвета свежего коровьего блина, лениво просмотрела новенький паспорт и новенькую трудовую, которую, по случаю Сенькиного заплыва в институт, оперативно изготовил приятель, акробат из ДэКа Жданова Сашка Гаманец. Через пару месяцев Сенька сподобился подрасти до старшего диспетчера, заменив тётку, отвалившую на пенсию. Работая на автоперевозках, поступил на вечернее отделение Торгового института, да ещё и сразу на второй курс. Зачли частично учёбу в Москве.
Там и познакомился с Бочковским, которого, вместе с десятками других руководителей–практиков, горком партии прямо–таки обязал получить корочки в специально открытом для партхозактива Торговом институте. По правде говоря, это был не самостоятельный институт, а филиал Донецкого института советской торговли… Но начальство попёрло в него стройными рядами, не сдавая никаких экзаменов.
За это красных директоров и не взлюбил Семён, которому всё теперь давалось с огромным трудом и хитростями. Да и трудно было наладить приятельство, так как номенклатура давным–давно знала друг друга как партхозактив на всяких пленумах и совещаниях, к тому же сблизились начальники и как студенты ещё с первого курса. А Сенька подключился к ним со второго.
Перейдя на третий, любопытный Сенька уже основательно присмотрелся и к директорам, и к порядкам в торговле города, доставку в которую диспетчировал. Но прогресс в отношениях со старшими товарищами всё не наступал. Но однажды Семён приехал в контору Зеленоярского гастрономторга для выработки рациональных маршрутов кольцевой доставки товаров. Почему–то этим не своим делом заинтересовался сам директор. Семёна повели на ковер к «самому».
Бочковский обрадовался соседу по парте, тепло пожал руку. В своем просторном кабинете он показался Сеньке человеком непривычно деловым и толковым. Сразу же вызвал зама, главбуха и начальника торгового отдела, коим внушительно приказал немедля заняться маршрутизацией торговой сети торга с представителем автохозяйства, с Сербой.