Вдали от обезумевшей толпы

Харди Томас

– Идемте, сударыня! Слышите, что я сказал?
– повелительно бросил он.

От камина донесся какой-то странный глухой звук, казалось долетавший из глубокого каземата. Никто бы не узнал голоса Болдвуда, так изменило его отчаяние.

– Батшеба, идите со своим мужем!

И все же она не шевельнулась. Батшеба находилась в полной прострации, хотя и не лишилась чувств. Ее состояние можно было бы назвать психической gutta serena {Потеря зрения при отсутствии видимых изменений в глазу (лат.).}, рассудок ее полностью помрачился, хотя со стороны это не было заметно.

Трой протянул руку, собираясь привлечь ее к себе, но она резко отшатнулась. Увидав, что он внушает ей ужас, Трой со злобой схватил ее руку и сильно дернул. То ли он причинил

ей боль, то ли его прикосновение было невыносимо (это так и осталось неизвестным), но она попыталась вырваться и издала короткий слабый крик.

В тот же миг раздался оглушительный выстрел, и эхо прокатилось по холлу. Все оцепенели. Внутренняя дубовая стена дрогнула от взрыва, и комната заволоклась серым дымом.

Ошеломленные гости оглянулись на хозяина. За спиной Болдвуда, у камина, как обычно на фермах, стояли ружейные козлы, рассчитанные на два ружья. Когда Батшеба вскрикнула, вырываясь из рук мужа, искаженное отчаянием лицо Болдвуда вдруг изменилось. На лбу вздулись жилы, в глазах вспыхнул огонь безумия. Он быстро повернулся, схватил ружье, взвел курок и выстрелил в Троя.

Трой упал. Мужчины стояли так близко друг от друга, что заряд дроби не успел разлететься, но пронзил Троя, как пуля. Трой издал долгий гортанный стон, скорчился, потом вытянулся, все мускулы расслабли, и он затих.

Сквозь дым было видно, что Болдвуд снова возится с ружьем. Оно было двуствольное, и ему удалось каким-то образом привязать свой носовой платок к курку; наступив ногой на другой конец платка, он наводил на себя второе дуло. Все оцепенели от ужаса; работник Болдвуда Сэмуэй первым заметил, что затевает хозяин, и бросился к нему. Тут Болдвуд дернул за платок, и ружье снова выстрелило, но Сэмуэй успел толкнуть хозяина, и весь заряд угодил в балку на потолке.

– Что ж, все равно!
– выдохнул Болдвуд.
– Меня ждет другая смерть.

Он вырвался из рук Сэмуэя, подошел к Батшебе и поцеловал ей руку. Потом надел шляпу, распахнул дверь и вышел в темноту, - никому не пришло в голову его остановить.

ГЛАВА LIV

ПОСЛЕ УДАРА

Выйдя на большую дорогу, Болдвуд повернул в сторону Кэстербриджа. Он шел ровным, твердым шагом, перебрался через Иелберийский холм, миновал безлюдную равнину, поднялся на Меллстокский холм и между одиннадцатью и двенадцатью часами пересек поросшее вереском поле и вошел в город. В этот час улицы были почти безлюдны, и в колеблющемся свете фонарей виднелись лишь ряды серых ставней на окнах лавок да белела полоса тротуара, на плитах гулко отдавались его шаги. Он свернул направо и, подойдя к тяжелому каменному зданию, остановился у сводчатых, окованных железом ворот. То был вход в тюрьму. Над воротами висел фонарь, при его свете злополучный путник разглядел ручку звонка.

Наконец отворилась дверца, и появился привратник. Болдвуд шагнул вперед и глухо проговорил несколько слов. Через некоторое время пришел еще один человек. Болдвуд вошел во двор, дверца захлопнулась за ним, и он простился со свободой.

Весть об ужасном событии, завершившем празднество Болдвуда, уже распространилась по всей округе, вызывая смятение среди жителей Уэзербери. Из тех, кто не был в доме, Оук едва ли не первым услыхал о катастрофе; минут через пять после ухода Болдвуда он вошел в холл и увидел поистине страшную картину. Все гости женского пола сбились в кучу и жались к стенам, как овцы в бурю, а мужчины растерянно топтались, не зная, что предпринять. Между тем в Батшебе произошла резкая перемена; теперь она сидела на полу возле тела Троя, положив его голову себе на колени. Одной рукой она прижимала носовой платок к его груди, прикрывая рану, откуда не вытекло ни капли крови, а другой крепко сжимала его руку. Всеобщее смятение привело ее в себя. Временное оцепенение прошло, и проснулась энергия, как только явилась необходимость действовать. В повседневности редко можно встретить проявления душевной стойкости, которую восхваляют

философы, и все были поражены мужеством Батшебы, - сейчас она проводила в жизнь свою философию, да она и всегда осуществляла то, что находила нужным. У нее в жилах текла та же кровь, что и у женщин, которые становились матерями великих людей. Такие, как она, способны породить на свет замечательных представителей рода человеческого, которых недолюбливают на званых обедах, побаиваются в учреждениях и превозносят в критические моменты истории. Трой, покоившийся на коленях у жены, теперь был центром картины.

– Габриэль, - сказала она каким-то мертвым голосом, когда он вошел, и повернула к нему лицо, которое почти нельзя было узнать - так оно осунулось и побледнело, - сейчас же поезжайте в Кэстербридж за врачом. Кажется, это бесполезно, но все-таки поезжайте. Мистер Болдвуд застрелил моего мужа.

Она рассказала о происшедшем простыми, спокойными словами, но они были сильнее любой трагической декламации и как-то отрезвили всех присутствующих. Еще ни в чем не разобравшись, уловив лишь общий смысл события, Оук выбежал из дому, оседлал коня и поскакал. Он проехал уже больше мили, когда ему пришло в голову, что лучше было бы послать с этим поручением кого-нибудь другого, а самому остаться дома. Куда девался Болдвуд? За ним нужно было следить. Уж не помешался ли он? Или произошла ссора? Как попал Трой в Уэзербери? Откуда он явился? Чем объяснить удивительное возвращение этого человека, которого многие считали утонувшим? Он был отчасти подготовлен к встрече с Троем, так как чуть ли не у самого дома Болдвуда услыхал о его возвращении; но не успел он обдумать это известие, как его оглушила катастрофа. Во всяком случае, теперь было поздно посылать другого гонца; он продолжал скакать, поглощенный этими волнующими мыслями, и даже не заметил, как милях в трех от Кэстербриджа обогнал широкоплечего пешехода, шагавшего вдоль темной изгороди в том же направлении, куда спешил и он.

До Уэзербери было не так близко, к тому же ехать приходилось в поздний час, в темноте, и прошло более трех часов после выстрела, когда врач, мистер Олдрич, переступил порог дома Болдвуда. Оуку пришлось еще задержаться в Кэстербридже, так как необходимо было оповестить представителей власти о печальном событии; тут он узнал, что Болдвуд явился в город и сам отдал себя в руки правосудия.

Войдя в безлюдный холл, врач очутился в полной темноте. Он прошел дальше и обнаружил в кухне старика, которого и начал расспрашивать.

– Она взяла его к себе в дом, сэр, - отвечал слуга.

– Кто взял?
– спросил доктор.

– Миссис Трой. Он был уже мертвый, сэр. Это сообщение ошеломило врача.

– Она не имела права так поступать, - заявил он.
– Будет произведено следствие, и она должна была с этим подождать.

– Да, сэр. Ей так и сказывали, что лучше бы подождать, покуда все сделают, как положено по закону. А она и говорит, ей, мол, нету дела до закона и до всех следователей на свете, и она не позволит, чтобы тело ее любимого мужа валялось на полу и люди глазели на него.

Мистер Олдрич тотчас же поднялся на холм к особняку Батшебы. Прежде всего он увидел жалкую фигурку Лидди, она вся как-то съежилась и стала еще меньше за несколько часов.

– Что тут сделали?
– спросил доктор.

– Не знаю, сэр, - отвечала она, всхлипывая.
– Моя хозяйка все делала сама.

– Где она?

– Наверху. С ним, сэр. Когда его внесли в дом, она сказала, что ей больше не нужна помощь мужчин. А потом кликнула меня и наказала налить воды в ванну и велела мне: ложись спать, потому как у тебя совсем больной вид. Тут она заперлась в комнате одна с ним и никого из нас не пустила к себе. Но мне подумалось: подожду-ка я в соседней комнате, может, я ей понадоблюсь. Я слышала, как она больше часу ходила взад и вперед по комнате; только один раз она вышла и спросила свечей, потому как они догорели у нее до самых подсвечников. Она велела сказать ей, когда придете вы, сэр, либо мистер Сэрдли.