Вдали от Рюэйля
Шрифт:
Откинув одеяло, он спрыгнул с кровати и посвятил традиционные полчаса занятиям физической культурой с привлечением гантелей и эспандера. Он так старался, что уже не мог отчетливо воссоздать свое музыкальное детство; воспоминания прояснились, когда щетина на намыленной щеке исчезла под лезвием жиллетт: он увидел себя пятилетним мальчуганом, играющим на пианино перед избранной публикой. Его отец граф де Цикада долго не решался уступить призванию сына, так как предпочитал для него дипломатическую карьеру, но в конце концов уступил. В семь лет Жак играл матери Баха-отца, в восемь — изобрел семидырную сфингу[46], в
Окуная голову в таз с теплой водой, он вспоминает о своей знаменитой опере «Артемидор из Дальди, или Власть Грез»[47]; насухо утирая лицо, воссоздает в памяти один из самых блестящих этапов своей карьеры, сотрудничество с Русскими Балетами, которым он подарил Жар-птицу, Петрушку и Весну Священную. Он заканчивает одеваться на только что завершенной греко-китайской синтетической безделице (оп. 236). Затем выходит из дома. Музыка закончилась.
Он стучит в окно консьержке. Заходит, чтобы забрать корреспонденцию. Консьержки нет, зато есть ее муж, который несколько дней назад впал в маразм.
— У меня всесе зашибибись, зашибибись вовсюсю, — заявляет персонаж.
— Спасибо, у меня тоже все в порядке, — отвечает Жак. — Зашибись.
Писем нет. Он смотрит на дяденьку, который раньше был пристойным привратником, а теперь у него руки-ноги тряслись, а изо рта выделялась сопливая пена, которую время от времени он с сифонистым звуком всасывал в себя. И тут он, Жак Сердоболь, вдруг осознал себя этим существом; прочувствовал это так сильно, что сам уселся в кресло напротив полоумного и принялся повторять за ним «у меня всесе зашибибись, зашибибись вовсюсю», дабы увидеть, что будет дальше. А дальше — далеко позади — вся его жизнь предстала перед ним в совершенно новом свете: счастливое детство, наивные амбиции, горькие разочарования, карьера бюрократа, изгнание за халатность, женитьба на стерве, в итоге, после множества все менее блистательных должностей, работа консьержем; вот так, запущенным сифилисом и заканчивается эта грустная жизнь, увы и ах! Для окончательного сходства он затряс руками, и его пальцы затрепетали, словно старые мертвые листья, что дождливый ноябрьский ветер теребит, но еще не торопится срывать с дерев. Эта ситуация доставляла Жаку удовольствие: ведь, возможно, он никогда не достигнет радости, сравнимой с той, которую испытывал сейчас, будучи этим падшим цербером, лепетавшим свое «у меня всесе зашибибись, зашибибись вовсюсю»; тем более что персонаж, увидев себя в этом импровизированном человеческом зеркале, вовсю разулыбался и затрясся еще сильнее, как будто настаивая на глубоком смысле своего бессодержательного лепета.
Дверь открылась, Жак вскочил:
— Здравствуйте, мадам Шок, я зашел за корреспонденцией.
— А вам, мсье Жак, ничего нет.
— Мсье Шок, похоже, чувствует себя не очень хорошо.
— Только посмотрите на него, все рожи корчит. Когда я вижу, как он изгаляется, так и хочется залепить ему метлой по физиономии!
— Может быть, он по-другому не может?
— A-а! Это он-то, старый пень, не может? Старый пердун! Как же! Вся его болезнь — это сплошная показуха! Ах! Если бы я себя не сдерживала…
— У меня всесе зашибибись, — вдруг заявил предмет обсуждения, хранивший до этого молчание, — зашибибись вовсюсю.
— Вы слышали? Он надо мной издевается!
— А вы не обращались к врачу, мадам Шок?
— К врачу?! Да он бы рассмеялся мне в лицо!
— Это почему же, мадам Шок?
— Да потому, что мой муженек здоров-здоровехонек.
— Но выглядит несколько маразматично.
— Какая же это болезнь, мсье Жак? Все этим заканчивают.
— В случае с мсье Шоком, мне кажется, что-то происходит с мозгом.
— Вы так думаете, мсье Жак?
— Мне так кажется. Мсье Шока никогда не кусала вошь?
— Не знаю. Эй ты, дурень, тебя вошь кусала?
— У меня всесе зашибибись, — ответил мсье Шок, — зашибибись вовсюсю.
— Опаснее всего укусы в голову, — сказал Жак.
— Ну что можно узнать у такого придурка? Кусали его или нет. Вот засранец! А вы думаете, что от этого укуса у него в мозгах могло начаться гниение?
— Вошь — исключительно гадкая тварь, — сказал Жак. — Причем наибольший ущерб жертве наносит зловонное дыхание этого членистоногого.
— Вот чем объясняется вонючесть моего супруга. От этого козла здорово шмонит.
И она гаркнула ему в лицо:
— Говнюк!
Из-за спины дамы Жак высунул язык и подмигнул, что вызвало у мсье Шока буйное ликование.
— У меня всесе зашибибись, — закричал он, подпрыгивая в кресле, — зашибибись вовсюсю!
На этом Жак их покинул, радуясь началу хорошего дня.
Он выпивает чашку кофе со сливками в соседнем «Пети Кардиналь».
— Сегодня солнечно, — говорит ему хозяин.
— Да, но воздух прохладный, — отвечает Жак.
— Да, действительно. Утром, бррр, пробирало. Кстати, вы будете в «Спортинге» сегодня вечером?
— Нет, не могу.
— Да вы что?! Сегодня будет Кид Бусико[48] против Теда Сардины. Это должно быть круто. Удивительно, что вас не будет.
— Я не могу. Мне и самому неудобно, потому что мы с Тедом приятели.
— А в полдень пообедаете с нами?
— Я буду здесь в полпервого.
— Только не позже, мсье Жак.
Жак пожал лапищу с почерневшими от общепитовских работ ногтями и вышел.
— Мсье Жак! — окликнул его хозяин. — У вас на примете есть лошадь на сегодняшние бега?
— Попробуйте поставить на Вшивую Шкуру в третьем забеге.
— Спасибо, мсье Жак!
Жак спустился по улице до спортивного зала. Поприветствовал кассиршу, двумя пальцами коснувшись края шляпы, и направился к раздевалке. Там еще никого не было, кроме Клок-Пакля, рассеянно манипулировавшего гимнастическими булавами. Жак переоделся в спортивную форму, вернулся в зал и после нескольких минут пенчинг-болла[49] предложил Клок-Паклю три раунда, на которые тот согласился. Тут подошли Кид Мокрун[50] и мсье Ле Петушо, а когда Жак и Клок-Пакль пролезали между канатами на ринг, прибыл Тед Сардина и профессор Альбер.
— Я буду судить, — сказал Альбер.
Жак весил 70 кило, а его противник всего 67, зато руки у него были длиннее, и он без труда пробил Жаку несколько прямых ударов в грудь. Минуты через три Жак начал выдыхаться.
— Стареешь, — заметил Сардина, — и потом, тебе не мешало бы потренироваться.
— Оставь его, — сказал Альбер, — не так уж все и плохо.
— Ему следовало бы приходить сюда чаще, — сказал мсье Ле Петушо.
Во втором раунде Жак два раза зацепил челюсть Клок-Пакля. В третьем раунде они сошлись в ближнем бою. В итоге Клок-Пакль соперника похвалил.