Вдали
Шрифт:
– Конечно, – кивнула я и выудила арбалет из-под дивана быстрее, чем кто-то из родителей успел что-либо сказать.
Грязь, обычно отпугивающая брезгливую меня, сыграла нам на руку: попробуй разбери, что прячется под серым слоем налипшей пыли. Я схватила Эдварда за руку и вылетела вместе с ним из дома: уже хотелось расхохотаться и отбить ему пятерню, но дело еще не было выиграно. Стараясь не думать о том, что именно свисало с арбалета чуть левее моей руки и какая мерзость теперь перекочевала на мои ладони с него, мы побежали прочь от дома, в лес. Он манил зеленой листвой, покачивал ветвями, шептал обещания, что там не будет никого, кроме нас. И мы знали, что природа не врет.
А арбалет… С мусорным ведром
Хоть в чем-то я из прошлой жизни оказалась права. Изрядно опустевший рюкзак лег на мои плечи, и я пошла к двери, задержавшись только у тумбочки возле нее: там я оставила свое оружие вчера, положив его в один из ящичков, что пониже. Я немного пошарила рукой, ладонью напоровшись на пару торчащих железных гвоздей, и достала арбалет, который словно засверкал мне в знак приветствия.
Я медленно провела пальцем по вырезанным на дереве золотым узорам. Это ведь он его сделал. Подарил мне. Усовершенствовал в следующие же выходные, прислушавшись к моим словам во время совместных вылазок: улучшенные механизмы взведения и спуска тетивы позволяли достигнуть самой высокой скорострельности, какая только была возможна для такого оружия – конечно, с луком она не могла сравниться, но другого мне и не надо было. Когда я без задней мысли пожаловалась, что мое зрение отдаляется от единицы, Эдвард достал мне сразу два прицела: диоптрический и оптический. Провел лекцию по использованию, ускользнул от вопроса, где и за сколько их купил. «Это не главное» – говорил он, наблюдая, как я любовно поглаживаю арбалет.
Блестящие шестеренки, щедро украшавшие стальную дугу из множества частей, медные крепления, отливные детали, которые выглядели так, словно были сделаны из драгоценных металлов, и предназначались человеку по статусу не меньше, чем королю или королеве… Много коллекционеров пытались его купить. Я все еще удивлена, что мой брат не поддался искушению и не распрощался с оружием в обмен на толстую пачку купюр. Изредка, если давление становилось невыносимым, а финансовое положение семьи не самым приятным, он скрепя сердцем брал заказ на схожую модель, но никогда не отдавал оригинал, хотя именно он вызывал азартный блеск в глазах потенциальных покупателей. Для них это было что-то вроде игры: кто кого перекупит, чей кошель перевесит. Моральные принципы против материализма этого беспощадного мира.
Эд не любил работать под заказ. Это сковывало руки, прятало за углом дедлайны, словом, лишало свободы и пространства творить – а мастерство, в основном, и было для него способом самовыражения. Поэтому миру редко доставалось пользоваться созданными братом благами: «Пусть нанимают кого-либо еще. Я не городской мастер, и никогда себя таковым не представлял», – привычно бурчал он.
Я вставала на его сторону: отправляла чересчур надоедливых особ штурмовать великий и всемогущий Интернет в поисках других умелых людей, объясняла разочарованным родителям, что не всё в этом мире держится на деньгах, старалась помочь брату по мелочи. Тут ударить пару раз молотком (по деталям, не по пальцам, но иногда я путала эти понятия), здесь отшлифовать и покрасить, найти подходящий материал в магазине (а иногда для этого требовалось оббежать полгорода и порой возвращаться ни с чем и словами «снова заказываем по Интернету?»), или просто не мешать, если в происходящем за станком я не разбиралась от слова совсем. Последнее давалось мне хуже всего. Любопытство перевешивало, и я заглядывала за плечо брата во время его работы за верстаком, силясь рассмотреть новую поделку, выходящую из-под его рук.
Холодный ветер не церемонился с теми, кто осмеливался покинуть убежище, и я рефлекторно вжала голову в плечи, натянув жалкий кусок ткани, что когда-то именовался шарфом, повыше. Надежды на то, что погода улучшится в ближайшее время, таяли быстрее, чем съестные припасы. Наверное, март просто не в курсе о том, что он март. Сейчас же март? Я старалась держать руку на пульсе и не терять представление о времени: один из таких неразрушимых концептов, как само Время, помогал не сойти с ума, иметь хоть какую-то определённость в жизни. Конечно, когда начинается самый настоящий зомбиапокалипсис, меньше всего тебе положено думать о календаре, но у каждого свои странности. Моя – одна из самых безобидных. Вот как-то раз я встречала человека, который был твердо убежден, что к каждому ожившему мертвецу можно найти подход, основываясь на его прошлом: каких-то привычках, привязанностях, страхах. Он смешно поправлял очки и горячо рассказывал о том, как однажды отпугнул зомби красным перцем. «Он ненавидел острое, точно тебе говорю. Сработала память! Человеческая память. Ты же знаешь, что не весь мозг поражается вирусом?» – горе-экспериментатор размахивал руками, чуть ли не кричал, приводил список доводов и каких-то совершенно непонятных мне научных слов, которые якобы описывали работу человеческого мозга. «Мы можем этим воспользоваться! За этим – возможность остановить апокалипсис! Приручить этих гаденышей, понимаешь?». Я кивала и осторожно делала шаг назад. Разубеждать я его не стала, в чем и винила себя потом. Надо было выбить эту дурь из него, пока… Пока не стало слишком поздно.
Его великие планы по спасению мира оказались его погибелью. Перед моими глазами всплыла картина: супермаркет в полумраке ночи, упавшие стеллажи, разбросанная еда… Настоящая приманка для оголодавших и отчаявшихся путников, как раз таких, как мы. И, конечно, мы были не первыми мышами, побежавшими на кусочек сыра прямиком в мышеловку: она захлопнулась, когда мы, жадничая, забили рюкзаки едой и пытались собрать ещё что-то в руки. Из темных углов зашаркали фигуры, а хрипение не менее нашего изголодавшихся монстров раздавалось так громко, что казалось, они нависают прямо над твоим ухом и уже готовы откусить кусочек.
Я знала, что нельзя давать страху поглотить себя с головой. Смерть уже стоит прямо за тобой, тянет костлявые руки, а Вирус, ее новый молчаливый помощник, смотрит исподлобья и прикидывает, как скоро ты присоединишься к армии оживших мертвецов. И, поверьте, ничего не подстегивает человеческий разум сильнее, чем ледяное дыхание того, от чего мы сознательно бежим всю жизнь.
Выверенный на подобных ситуациях разум действовал, кажется, отдельно от моих дрожащих конечностей: теоретически, здесь можно оббежать еле волочащих ноги мертвецов, здесь – опрокинуть громадную полку и обрубить им путь, а разбитая витрина – не самый безопасный, но зато самый быстрый способ сбежать.
Марафон, в котором ты либо выигрываешь, либо умираешь, начинается через три… два… од-!
Ненормальный ученый, вместо того, чтобы удирать со всех ног, на моих ошеломленных глазах тянулся к придавленному автоматом с содовой зомби. Я прищурила глаза, пытаясь разобрать предмет, который он так настойчиво протягивал похрипывавшему мертвецу. Чипсы?! ЧИПСЫ?! Я настолько выпала из реальности от увиденного, что не сразу нашла, что сказать.
Помещение оживало всё стремительнее и стремительнее: стадные чувства зомби подняли их на ноги, и теперь они со слабым рычанием двигались к нам, ползя, цепляясь друг за друга, спотыкаясь о разбросанные предметы и теряя по пути конечности.
– ТЫ ТОЧНО ДОЛБАНУТЫЙ! – слова все-таки нашлись. – ТЫ… СОВСЕМ ОПОЛОУМЕЛ? НАМ НАДО БЕЖАТЬ!
Я рванула было к нему, но вскоре затормозила, заскрипев кедами по керамическим плитам: за моими плечами было несколько месяцев непрерывной борьбы за выживание, и последнее, чего мне хотелось, так это распрощаться с жизнью в грязном супермаркете среди воняющих разлагающихся трупов. С этим чокнутым я знакома от силы неделю – он сам навязался к нам с братом, мы попутчиков себе не искали. Брат! Меня ждал брат.
И Эд стал моей точкой над i. Я попятилась к выходу.
– Видишь, он в толстовке, кедах… Рюкзак за спиной болтается, – упоенно бормотал он, шурша ярко-красным пакетом и пытаясь сунуть лакомство мертвецу так, чтобы тот не оттяпал ему пальцы. – Он подросток, совсем как ты. Лет 18, не больше…
– Прости, – я замотала головой. – Я не буду тебя оттаскивать насильно, ты погубишь нас обоих.
Осторожный шаг назад, потом еще один: под ногами захрустело стекло. Я не выдержала и бросилась наутек.