Вдох-выдох
Шрифт:
– Почему? Человека начинают разыскивать через двое суток после исчезновения, мы понятия не имеем где Алекс уже почти неделю!
– Никто не возьмется впутываться в разборки бизнеса. Не дури. Кроме того, Константин Львович не позволит…
– Что значит, не позволит? – Кто-то из них явно что-то недопонимает, она, Гена или сам Титов… Иначе это просто не укладывается в голове.
– Он запретил привлекать посторонних.
– Это правоохранительные органы, а не посторонние!
– Не смеши, Константин Львович запретил. Точка. И ты никуда не пойдешь.
– Дурдом, – Алиса отшвырнула подвернувшуюся
– Нет. Мы не знаем. Но делаем все, чтобы узнать… – все, что позволяли требования Титова – действовать тихо, не создавая вокруг исчезновения ажиотажа.
– Плохо делаете, – она бросила на собеседника еще один яростный взгляд.
– Забыл тебя спросить… – Гена сверкнул в ответ глазами не менее гневно. – Алиса… – он попытался снова взять себя в руки. Если она считала, что эти дни стали для него сказкой – сильно ошибалась. Он оказался между сотни огней. Титов, жаждущий оставить все в тайне, никак не реагирующий на его неуверенные просьбы начать делать хоть что-то более эффективное, чем выжидание, Алиса, звонящая каждые пять минут, требуя подробный отчет о пропавшей подруге, иначе она пойдет в милицию. И именно ему положено было тушить подобные ее пожары по велению непосредственного начальника. Он даже реально волноваться за Алекс успевал не всегда, разрываясь между этими двумя.
– Что?
– Как только что-то будет известно, я сообщу тебе. Перестань вести себя как ребенок, и не трепись о случившемся на каждом углу, тебе ясно? О большем не прошу.
– Когда это случится, Гена, когда станет известно?
– Я сообщу, Алиса… – мужчина почувствовал, как непроизвольно сжимаются кулаки.
Алиса кивнула, прекрасно понимая, что ей сообщат последней, вот только сделать с этим она не может ничего.
– Хорошо. Только дам один совет, даже не так. Тему для размышлений: как думаешь, сколько Саша тянула бы с поисками пропавшего тебя или меня? Неделю? – девушка встала, чувствуя сейчас себя гадко, не только за Гену, Титова, но и за безвольную себя. – Я очень боюсь, что она вернется и узнает, какими лживыми трусами мы оказались.
Гена снова закрыл глаза, считая про себя удары каблуков Алисы о кафельный пол террасы кафе. Он тоже очень надеется, что Алекс об этом не узнает…
– Ну что, госпожа Титова? Вы хорошо подумали? – Самарский снова вальяжно устроился в кресле, сверля сидящую напротив девушку твердым взглядом.
– Врать отцу я не буду.
Яр закрыл глаза, считая про себя до десяти. Из-за собственной гуманности ему, видимо, предстоит потратить вагон терпения. Но почему-то действительно не хотелось отправлять эту девчонку в подвал.
– Ты же сама нарываешься на то, чтобы врать не пришлось.
В ответ – только полный презрения взгляд дурочки.
– Неужели у тебя нет элементарного инстинкта самосохранения? Или ты до сих пор не поняла, что с тобой произошло, и куда ты попала? Так я объясню. Сашенька, – он обратился будто ласково, но от лицемерности тона девушку передернуло. – Тебя похитили с целью заставить многоуважаемого папеньку сделать одну очень важную вещь. Это не отпуск, не незабываемое приключение, я не собираюсь с тобой нянчиться. Нужное мне я получу в любом случае. Просто из чувства человеколюбия предоставляю тебе возможность сделать все без принуждения. Но мое терпение не безгранично. Думаешь, у тебя есть два выхода? Нет, Титову ты позвонишь в любом случае, вот только рыдая по-настоящему или притворяясь – решать тебе.
Саша открыла уже рот, чтобы снова ответить отказом, но не успела, Самарский продолжил:
– Неужели ты не боишься, что я поведу себя так, как положено похитителям?
Ему сейчас меньше всего хотелось выяснять, что же становится причиной ее отказа, упрямство или храбрость. И то, и то – глупо. И с тем, и с тем бороться можно лишь одним путем – заставляя испугаться.
– Я слышал, что пленницам обычно отрезают сначала прядь волос, потом палец, ушко, отправляют все это родным, для наглядности, если ты понимаешь… – и улыбнулся так искренне и многообещающе, будто уже предвкушал все описанное.
– Можете начинать. Я лучше умру от потери крови, чем…
– Ты ведешь себя глупо, – наверное, все-таки и то, и другое – и храбрость, и упрямство, которое не оценит ни он сам, ни, скорей всего, ее отец.
– А умно, это бросаться навстречу похитителю с распростертыми объятьями, каждый раз, когда вам придет в голову со мной побеседовать и сливать всю известную мне информацию или врать родным, заставляя их при этом дико нервничать? Чего вы хотите? Денег? Так скажите сколько! Только не стройте из себя благородного, предоставляющего мне возможность выбора… Пошел ты знаешь куда, со своим выбором… – нервы, к сожалению, как оказалось, действительно не железные. Саша понимала, что переходит грань, но остановиться не смогла.
– А еще я могу разрешить своим доблестным стражам наведываться к тебе… – он продолжил свои размышления, будто и не было ее злобной тирады, а если и была, значила меньше комариного укуса. – Тебе ведь понравился Артем? Поверь, разнообразие тоже понравится…
– Подонок! – Саша выплюнула оскорбление, желая скрыть подальше проснувшийся внутри страх. А ведь он может.
– Что, не нравится такая перспектива? – Яр резко встал, облокотился о ручки ее кресла, склоняясь ближе. Саше пришлось вжаться в спинку, чтобы оставить между ними хоть какое-то расстояние. – Ты просто не знаешь, от чего отказываешься… Высокие, сильные, не дурны собой, и, подозреваю, от таких как ты – отбоя нет. Где ты еще получишь такое предложение? Хочешь, чтобы я сделал сказку былью? Продолжай сопротивляться, Саша, и твои ночи станут намного красочней.
И так же резко, как приблизился, он оттолкнулся, вышел, хлопнул дверью. А вот Саша осталась сидеть, вжавшись в кресло. Ее пробрала дрожь. Черт, доигралась. Он не угрожал больше. Предупреждал.
Глаша взяла верх – выйдя из комнаты пленницы, Яр направился не обратно в кабинет, чтобы вести свои дела отсюда, а вниз, навстречу той, которую заставлял скучать о себе, даже будучи так близко.
Он прошел к двери кухни, вечно остававшейся открытой, постучал, заискивающе посмотрел на Глафиру, которая продолжала что-то нарезать, мурлыча знакомую мелодию себе под нос.