Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
А может быть я стал трезвее оценивать свой "талант"? А тут еще, несмотря на мое старание, старый учитель музыки, руководитель школьно- го хора Сильвиан Леонтьевич Флорин принародно выгнал меня с репетиции за бездарность с единственным условием: чтобы он меня больше никогда в своей жизни не видел.
Но мне нравилась музыка. Мне нравились песни. Неумение играть и петь я решил компенсировать сочинительством. Я сочинял стихи и тут же в голове "писал" для них музыку. В самом начале шестидесятых я, прочитав в одном из номеров журнала "Юность" стихотворение,
Далеко, далеко Россия,
Можно милями мир обвязать.
Вспоминаются мне большие
Голубые твои глаза.
Я брожу по кокосовым рощам
Незнакомые яркие птицы.
И мне кажется, что уж проще
В этих рощах с тобой поселиться.
Мы бы пили в жару молоко,
За кокосом на пальмы влезая.
Только плохо, что ты далеко,
Еще хуже, что ты - чужая...
Я без конца пел эту песню вслух и про себя, шлифуя мелодию. Во весь голос я позволял себе петь ее только, проходя по субботам сквозь густой лес по старой узкой дороге, ведущей из Дондюшан в Елизаветовку через Плопы. Я полюбил мою песню. Даже придумал ей имя - "Далеко, далеко..."
Она привязалась ко мне настолько, что я длительное время пел ее в своей душе с утра до вечера. Не преувеличивая, скажу. Сейчас, в, мягко сказать, моем пожилом возрасте, она мне кажется мелодичнее многих утробных завываний с эстрады в исполнении некоторых так называемых звезд. А может я просто впал в свое собственное детство? Но мне от этого хорошо. А я никому не навязываюсь и не мешаю.
Как видите, если всевышний не наградил собственным слухом и голосом, то он с самого раннего детства наказал меня почти неодолимым желанием петь и играть.
Прошло много лет. Я понял, что в песню мне путь заказан. Но я люблю музыку и красиво звучащие, мелодичные, задушевные песни. Я люблю, когда когда звучат милые моему сердцу песни Софии Ротару, Людмилы Зыкиной, Анны Герман, Валентины Толкуновой, Владимира Высоцкого, Иосифа Кобзона, Льва Лещенко и многих, многих других.
Я не люблю Аллу Пугачеву... За разнузданность.
Все чаще я вспоминаю период моего самого безоблачного периода моей жизни, музыку, звучащую в праздники на бульваре сельского клуба. Закрываю глаза и передо мной встают блестящие медные трубы и державшие их кудесники, извлекавшие из них волшебные звуки. Они заставляли мое сердце биться быстрее, трепетать, останавливаться. Эти люди ввели мое поколение в сказочный мир звуков, которые остались очень далеко, в нашем невинном и безвозвратном детстве.
Уже много времени во мне тлеет желание воздать должное людям музыки и песен моего родного села. Из некогда целого легиона музыкан тов ныне живых всего двое. Сведения о музыкантах и певцах моего села пришлось собирать по крупицам, подчас шокируя старожилов неожиданностью вопросов. С каждым годом все меньше и свидетелей того времени.
В какой-то момент я понял, что писать надо здесь и сейчас. Если этого не сделаю я, то кто потом сможет воссоздать удивительные, неповторимые и неожиданные страницы истории нашего села? А, прочитав, после меня, может быть, кто-то сделает это еще лучше.
Первые песни мои земляки пели с образования самого села. Песни были привезены переселенцами из Подолья. Это были нежные, удивительной мелодичности песни о неразделенной любви, чумаках, о родной земле и народных героях. В моем далеком детстве на посиделках, свадьбах еще пели песню про Устина Кармелюка.
Роспрягайте, хлопцi конi.
Тай лягайте спочивати.
А на мене Кармелюка
Всю надiю майте...
Эту песню в длинные осенние и зимние вечера тихо пела и моя мама.
В самом начале прошлого века все село с изумлением и почитанием слушало песни, которые пела Люляна (Ульяна) Андриевская, переехавшая на жительство в наше село из забытой богом приграничной Алексеевки. Удивительно чистый и сильный голос ее был слышен по обе стороны, раскинувшегося по длинной лощине, села. Подстать ей, пели ее дочери Манька, Стася, Люба. Не обделила природа голосом и ее сыновей: Алексея и Павла. Необычайно мягким контральто отличались голоса внучек Люляны - Клары и Дины.
Удивительной мелодичностью отличалось пение семейного квартета Тхориков: Братьев Василия, Александра, Валерия и их сестры Люси. На свадьбах, крестинах и провожаниях пронзали пространство тенора братьев Михаила и Александра Научаков. Унаследовали от матери уникальные свои голоса братья Грамма: Виктор и Борис. Это уже мои сверстники. Полагаю, что если бы Борис пошел не на исторический факультет, а в консерваторию, его, как оперного певца, знали бы миллионы.
Степан Твердохлеб, женившийся на Дарке из Сударки составил с нею уникальный песенный дуэт. По рассказам старожилов, их песни разносились далеко по селу по обе стороны шляха.
В тридцатых годах прошлого столетия учитель начальной школы Шафранский, учивший и моих родителей, организовал в селе струнный оркестр. Гриша Гормах и Миша Мищишин играли на мандолине, Павло Навроцкий овладел балалайкой. Александр Гормах резво играл на гармони, а Ананий Гусаков освоил скрипку. Чуть позже в ансамбль влился еще один скрипач - Адам Хаецкий.
Война прервала надежды и чаяния моих земляков. Не до музыки. Восьмого июля были безвинно расстреляны двадцать восемь моих односельчан. Военные годы в нашем селе прошли в тревожном и зловещем ожидании, которому, казалось, не будет конца. Похоронки продолжали приходить и после войны.
После войны стала налаживаться жизнь. В селе организовали первый в правобережной Молдавии колхоз. Жизнь брала свое. Снова сватанья, свадьбы, крестины, провожания в армию. Музыкантов приглашали из окрестных сел. Единственную селе гармонь сумел сохранить во время оккупации Александр Гормах.
Осенью пятьдесят третьего в селе закончили строительство отдельной электростанции, а к весне колхоз приобрел множество духовых музыкальных инструментов, которых хватило бы на солидный симфонический оркестр. Из Могилев-Подольска пригласили руководителя оркестра Николая Рябова. За трудодни он подрядился обучить желающих играть.