Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти
Шрифт:
Вскоре выехали из леса. Сразу стало очень светло. Я снова задремал. Меня снова разбудили голоса взрослых. Проехали под аркой. На толстых каменных колоннах красным было что-то написано. Все буквы я уже знал, но прочесть не сообразил. Запомнился красный флаг на арке и красная звезда под буквами. Из разговоров взрослых я понял, что мы в Тырново.
Сна как не бывало. Я с интересом оглядывал дома и дворы. Вдруг увижу брата Алешу. Я знал, что он учится в школе здесь, в Тырново. С нами не поехал, потому, что сейчас готовится к экзаменам. Наверное, экзамены очень серьезные,
Наконец мы выехали из Тырново и поехали вдоль лесополосы. Одно время мне даже показалось, что это наша полоса, которая за огородами. Я огляделся. Но нашего села не было видно. Потом лесополоса кончилась, и я увидел две блестящие полосы с толстенными щеблями поперек. Как лестница, только очень длинная и лежит. Отец сказал, что это железная дорога. Я был разочарован. В моем представлении железная дорога должна выглядеть как настоящая дорога, только вся из железа. А тут только две тонкие полосы.
Отец обернулся:
– Смотри, сейчас будет ехать поезд. А впереди паровоз. Я вглядывался вдоль полос, но ничего не видел.
– Слышишь, как гудит. Скоро увидим.
– сказала мама.
Но я уже сам слышал нарастающий гул. Казалось, что подрагивает земля вместе с повозкой. Поезд появился внезапно, откуда-то из-за поворота за деревьями. Он мчался прямо на нас, вырастая на глазах. Впереди поезда ехал черный паровоз, на котором была нарисована огромная красная звезда. Из черного дымохода валил дым. Дым паровоза был чернее того дыма, который я видел у Назара Натальского, когда у них загорелась сажа. Только у паровоза коминок (дымоход) был намного толще и дыма было гораздо больше.
А паровоз из-за плавного поворота действительно мчался уже прямо на нас. Сейчас догонит. Мне захотелось выпрыгнуть из повозки и удрать подальше. Но взрослые сидели спокойно, только лошади стали отворачивать головы. Отец резко натянул вожжи. Лошади остановились, но продолжали топать ногами и мотать головами так, что гривы их мотались, как на ветру. На всякий случай я вжался в спину отца и бок мамы.
Неожиданный громкий гудок паровоза заглушил все остальные звуки. Стало сильно зудеть в ушах. Паровоз, казалось, в самый последний момент чуть отвернул и промчался мимо. Следом за ним неслись и грохотали темно-красные и почти черные вагоны. Потом мимо нас промчались несколько огромных черных бочек, каких я еще ни разу не видел. Потом, громко щелкая мимо нас промчался последний вагон, на задней площадке которого стоял человек в зеленом плаще и черной фуражке. Наверное солдат. Только ружья не было видно.
Шум поезда стих как-то сразу. Но в ушах продолжало звенеть. Зуд тоже еще не прошел. Отец что-то говорил, но голос его был каким-то другим, как будто он кричал из очень глубокого и длинного подвала. Отец дернул вожжами и мы снова покатили вперед. Я больше не спал. Просто не хотелось. Особенно после паровоза. А вдруг будет ехать еще один. Потом лошади повернули и мы проехали под самой железной дорогой. Затем мы поехали по прямой дороге. Показались дома.
– Вот и Каетановка. - раздался голос мамы.
Я заволновался. Мне надо было пересесть вперед и попросить у отца кнут. Чтобы меня с кнутом в руках увидели мои двоюродные братья: Броник и Борис. Я быстро пересел и взял с коленей отца кнут.
– Садись с другой стороны. А то выхлестнешь кому-нибудь глаз.
Отец пересадил меня справа от себя. Я взмахнул кнутом. Но щелчка, как у отца, не получилось. Ремешок кнута намотался на кнутовище. Я скосил глаза в сторону отца. Он, казалось, ничего не заметил. Смотрел вперед, только губы его чуть-чуть улыбались.
Проехали часть села. Потом был огромный луг, на котором паслось множество гусей и уток. Столько гусей я не видел еще ни разу. За лугом на дороге нас уже ждали. На обочине стояли Ада и Броник. Оказывается с их двора хорошо видна дорога в поле, ведущая к селу. Аду я знал хорошо. Она была намного старше меня и жила у нас дома два года. Училась в школе, так как в Кайтановке тогда было только четыре класса. Броника я видел только два раза, когда они всей семьей приезжали к нам в гости и один раз, когда уехал от них с подарком - половинкой жестяного мотоциклиста.
Увидев Броника, я хлестнул лошадь, которая была ко мне поближе. Пусть видит, что у меня кнут. В это время показался Борис. Они с Броником были моими ровесниками. Так говорила мама. Я вновь стегнул лошадь, но неудачно. Ремешок снова замотался, а кнутовище только чуть задело лошадь недалеко от хвоста.
Когда я сошел с повозки, ноги мои подрагивали и хотелось снова присесть. Но это быстро прошло и скоро вместе с родственниками я носился по обоим дворам. Двор тетки Ганьки примыкал ко двору дядя Миши. Вместо калитки был широкий проход, возле которого с каждой стороны была дворовая плита. В нашем селе многие соседи делали так же. Если мама доит корову, то тетя Марушка подбрасывает в плиту палки или солому.
Как будто зная, что мне нравится, Броник повел меня к сараю и показал голубей. Такие же голуби были у Гусаковых, но я с удовольствием рассматривал птенцов. Одни были совсем крохотные, слепые, другие уже почти одетые в перья. Как только Броник взял в руки одного голубенка, тот запищал, стал махать крыльями и потянулся к Броникову рту. Броник набрал в рот пшеницы из дырявой кружки и, поваляв во рту, стал кормить голубенка. Тот впился клювиком Бронику в рот и, подрагивая, стал глотать зерна, смоченные слюной.
– Хочешь покормить?
– спросил Броник и, подавая мне мне второго птенца, добавил. - Попробуй!
Я набрал в рот пшеницы, смочил ее своей слюной и приблизил птенца. Тот мгновенно проник своим клювиком в рот и больно укусил мой язык. Видимо я отдернулся, потому, что Броник тут же сказал:
– А ты пшеницу держи впереди языка. Языком только подталкивай. Но все равно кусают, смотри! - и Броник показал свой испещренный белыми и красными царапинами язык.
Скоро я наловчился и покормил еще одного голубенка. Боря, стоявший рядом, в кормлении участия не принимал. Он смачно сплюнул и, явно копируя кого-то, промолвил: