Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
– А-ушш! Проклятые!
– громко прогоняла мама птиц.
– Загадят крышу, воды дождевой не будет для стирки.
– Как будто в колодце вода грязная.
– думал тогда я.
С сожалением смотрел я на мышеловку, в которой была прижата пружиной убитая мышь. Вторая мышеловка была с захлопывающейся дверкой. Я не раз просил маму отдать мне пойманную мышь. Мне хотелось иметь их много, содержать в посылочном ящике, кормить, чтобы они размножались. Но мама, вынося на крыльцо мышеловку с пойманной мышью, сразу начинала звать Мурика - нашего огромного жирного кота:
– Кс-кс-кс-с-с-с-с!
Мурик
– В кого он пошел со своим железом?
– повторно вопрошал мой отец.
– Не иначе, как в Колю Якового!
Коля Яковiв - двоюродный брат отца. Фамилия и имя у него, как у отца: Единак Николай. Только мой отец Иванович, а его брат - Яковлевич. Отец часто рассказывал о своем двоюродном брате, младше его на целых семь лет. Родился Коля Единак в семье Якова Прокоповича Единака, родного брата моего деда Ивана. Колина мама Екатерина Николаевна Мищишина, была родной сестрой моего деда Михаська по матери. В числе семерых детей Коля родился пятым по счету.
Закончил четыре класса начальной школы. В украинском, недавно переехавшем с Подолья, селе обучение велось только на молдавском языке. Играя со сверстниками и братьями на горбу, в долине на берегах, пересыхающей летом речки, ежедневно слушал завораживающий перезвон наковальни в бордее Прокопа Галушкина.
В двадцатом году, переехав навсегда из родного Гырбово в Елизаветовку, Прокоп Галушкин вырыл глубокий бордей и устроил там кузницу. Два года днем работал, а ночью спал там же, в бордее. В двадцать втором женился на восемнадцатилетней Кассии Мицкевич, переехавшей со старшими сестрами из Бара. В том же году поднял, накрыл и перешел жить со своей Касей в новую хату.
В тридцать пятом, в возрасте десяти лет впервые переступил порог кузницы-бордея Коля Единак. Он был поражен обилием инструментов, горном, наковальней. Сам Прокоп казался мальчонке всемогущим чародеем. Коля был очарован превращением бесформенного куска металла в топор, серп, молоток и ножи. Коля завидовал сыну Коваля - Мише, который, казалось, работал наравне с отцом. Мальчик усаживался на низком порожке бордея и без устали смотрел, как нагретый в горне металл плющится, разбрасывая вокруг наковальни яркие искры,
Однажды в отсутствие сына Прокоп подозвал Колю к горну и попросил качать мех. Коля ухватился за кольцо. Целый день мальчик без устали подавал воздух в поддувало горна. С того дня повадился Коля ходить в бордей ежедневно, как на работу. Скоро он стал без слов понимать немногословного Коваля. Разжигал горн, убирал в кузнице, очищал от нагара инструмент, приносил воду. С одиннадцати лет стал помогать Прокопу ковать лошадей.
Смышлёному, ловкому, схватывающего на лету ремесло кузнеца Прокоп поручал вначале простые, а затем все более сложные работы. С первых месяцев общения Коваль с удовлетворением увидел, что его ученик чувствует металл. Ни разу не перегрел, не испортил дефицитные в то время поковки (заготовки) для подков. В тринадцать лет невысокий сухощавый Коля работал в паре с учителем в качестве молотобойца.
Всё чаще Коля рвался выполнить работу с начала до конца. Скоро в отсутствие Прокопа он самостоятельно принимал заказы, выполнял работу. Любил ковать и калить ножи. Мама рассказывала, что нож, сработанный Колей Единаком служил в хозяйстве до сорок девятого года. Тем ножом, рассказывали родители, можно было бриться. Не затачивая месяцами, резали хлеб и арбузы, кололи свинью. Потом нож исчез. Мама подозревала, что нож оригинальной формы с продольными канавками и ручкой из бараньего рога стал добычей кого-то из Алешиных сверстников.
В сороковом, когда Коле минуло пятнадцать, мужик из Городища приехал ковать лошадей. С ним был сын, несколько старше Коли. Подковав лошадей, взрослые сели пить магарыч, благо было время обеда. За обедом Коля, вытащив из кожаных ножен небольшой нож на цепочке, стал резать сало. До конца обеда парень не сводил глаз с Колиного ножа. Когда все встали из-за стола, парень кивком отозвал Колю в сторонку. Когда скрылись за сараем, парень вытащил из кармана наган. Предложил поменять на нож. Коля долго не думал. Нож уехал в кармане парня, а Коля спрятал пистолет, засунув его глубоко в торец толстой соломенной стрехи пошура (односкатной пристройки для кур и свиньи).
Последующие дни Коля посвятил изучению нагана. Поднимался на горб, куда никто не мог подойти близко незамеченным. Коля усаживался, расстилал чистую тряпочку и без конца разбирал и собирал оружие. Почти интуитивно определил, что отсутствовала пружина, прижимающая барабан. Боевая пружина, состоящая из двух, соединенных друг с другом полу-изогнутых пружинных пластин, была на месте. Разбирая и собирая, врожденным чутьем технаря, в жизни не видевший нагана, Коля определял по месту недостающую деталь, её формы и размеры. Не оказалось в выменянном за нож нагане и самой сложной части пистолета - курка, входящего в зацепление с боевой пружиной и спусковым крючком. В верхней части курка располагалась самая ответственная его часть - боек.
Пистолет Коля никому не показал, даже Мише. Пружину, прижимающую барабан, заменил пружиной от сломанной машинки для стрижки волос, валявшейся на полке бордея. Пружина оказалась короче. Не беда!... Самостоятельно изготовил нужной толщины две шайбы, которые установил на торцах пружины. Подошли великолепно. При прокручивании барабан упруго щелкал, не клиня.
Попробовал нажать спусковой крючок. Щелкнув, барабан провернулся. Туго!... Снял барабан и убрал одну шайбу. После сборки барабан уже легко проворачивался с щелчками, отдающими где-то под диафрагмой сладкой, ранее неизведанной нудьгой. Канал барабана полностью совпадал с каналом ствола, в котором контрастно извивались винтовые нарезы.