Вдова в январе. Романы

Колбергс Андрис Леонидович

— Иначе сыт не будешь, это уже проверено. Обед здесь хороший, потому что из столовой приносят. Для нескольких человек не окупается специально готовить… А вообще-то норови поскорее перебраться в тюрягу, там совсем другая жизнь. Я уже сознался, меня, может, сегодня же туда шуранут, — и, как будто оправдываясь, добавил: — Какой был толк запираться. За руки схватили, свидетели есть… Да, надрался я!.. В тюряге у тебя будет коечка, простыни дадут… Каждый день целый час на свежем воздухе, гуляй, в шашки можно, козла забивай. А как в тюряге будешь, поскорее в колонию отрывайся. Там уж все равно что на воле, только забор вокруг. Родня может к тебе

с кешером ходить… Не знаешь, что такое кешер? Ну, передача, продукты всякие… Так и зовут — кешер. Восемь классов кончил? Так тебе совсем хорошо будет, в вечернюю школу не потянут! Да, а я вот надрался!.. Я уж и сам думал, когда же это кончится, каждый день в дупель пьяный. Только и имел от этой свободы, что помогал ликероводочному заводу план выполнять. А уж какую они пакость делают — на другой день ни работать, ни помереть. Одно время звон было пошел, что не станут больше такое выпускать, но я сразу сказал, что звон один, потому что винным заводам план каждый месяц накидывают. Я знаю, у меня там дружок слесарит по всяким трубам. Звон этот только для старых баб, которые вопят, что мужиков у них спаивают, а это винишко поганое как раз для их мужиков, чтобы те не слышали бабьей ругани. И все хорошо! А у тебя какая статья?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Ты же подписал!

— А я не смотрел.

— Дурак! Тебе же бог знает что наклепают! Государственное имущество? Частное?

— Убил я.

— Мокрое дело, значит… — В голосе соседа прозвучало что-то вроде уважения, даже сочувствия. — Вещи при тебе нашли?

— Нет, я ничего не брал.

— Ясненько… Насчет вещей не признавайся, а то горишь! А какую тебе шьют — девяносто восьмую или девяносто девятую?

— Я же сказал, не знаю.

— Если девяносто восьмую, то хороший адвокат еще может повернуть на сто вторую или на сто первую.

— Ничего я в кодексе не соображаю.

— Ну, ты вроде как защищался… Ты же инвалид, драться не мог, вот и схватил пушку, значит, так и дуй…

— Я издали его убил, в спину.

— А это доказано? Это еще пусть эксперты докажут… А может, у вас перед этим ссора была?

— Да.

— Тогда ты жми на это и стой на своем, хоть ты тресни! Он тебя, дескать, ругал, толкал до тех пор, что ты уже не соображал, что делаешь. Если только вещи у тебя не найдут!..

— Да не брал я ничего, на самом деле!

— Ладно, ладно…

Инструктаж в подвальном помещении еще не закончился, когда наверху в своем кабинете появился Конрад Ульф. Он решил как можно быстрее покончить с формальностями, связанными с делом Карлиса Валдера, и сегодня же передать документы следователю прокуратуры. Чтобы сделать это, ему не хватало лишь заключения криминалистической лаборатории. Он позвонил секретарше, но телефон был занят. Какое-то время он поработал над документацией, потом перечитал собственноручное признание Валдера, порадовался, что оно такое детальное, и позвонил снова. Телефон все еще был занят.

Ульф решил, что проще и быстрее спуститься в лабораторию самому, запер дело Валдера в сейф и вышел.

РАССКАЗ ВНЕ РАМОК СЛЕДСТВИЯ

Жирак увидел Мудите, когда та открывала калитку. Она тащила большой желтый чемодан, держа его за ручку обеими руками. С плеча свисала сумка, необычно набитая, разбухшая.

Жирак сразу все понял, но в это время он находился в теплице. Пока пробегал по ней. пока схватил на бегу куртку — в теплице он работал в одной рубашке, — пока

добежал до улицы, прошло не меньше минуты, а то и больше, и Мудите уже шла к автобусу. Какой-то железнодорожник помог ей втащить в салон вещи.

— Мудите! — крикнул Жирак, но она, видимо, не слышала, так как от калитки до автобуса было порядочное расстояние. «Это она, глядя в окно, дождалась, когда автобус отойдет от предыдущей остановки, и тогда лишь пошла к калитке», — подумал Жирак, глядя на номер отъезжающего «Икаруса» — двести семнадцать. Медленно и тяжело автобус заколыхался по ухабистой улице, расплескивая то одну, то другую лужу.

Жирак раскрыл ворота, которые днем обычно не запирал, откатил дверь гаража, включил мотор и схватил с телефонного столика бумажник с водительскими правами. Подумал было, что надо переодеться, но махнул рукой, — выбравшись на асфальт, автобус покатит быстро, можно и не догнать.

На этот раз Жирак гнал свой лимузин, не жалея ни амортизаторов, ни рессор. Поехал он не по автобусному маршруту, а прямо к той остановке, где Мудите должна пересесть, направляясь к фотографу.

Двести семнадцатый уже ушел, а Мудите ждала на остановке. Чемодан стоит рядом, сама ищет в сумочке проездные талоны. Отсчитала, оторвала, сунула в карман пальто. Даже не заметила, как Жирак подъехал, как подошел к ней.

— Поговорим, Мудите, — сказал он спокойным, даже усталым голосом.

— Не подходи ко мне, я закричу! — У Мудите сверкнули глаза. Говорила она тихо, сквозь зубы, но взгляд ее метался по ожидающим автобуса, выбирая возможных спасителей из мужчин. Нет, здесь на успех надеяться трудно. — Ничего твоего я не взяла. Только свою одежду и трехпроцентные облигации, которые на свою зарплату купила. Пятьсот рублей, больше ничего. Не станешь же ты из-за этого шум поднимать, Жирак?

— Отойдем в сторонку, на нас начинают обращать внимание…

— Никуда я не пойду, я жду автобус.

— Не думаешь ли ты, что я стану удерживать тебя силой?

Мудите перенесла чемодан к стене дома.

— Зигурд, я бы хотела обойтись без такого разговора… Так будет лучше.

— Тебе чего-нибудь не хватало в моем доме?

— Все слишком сложно… Просто между нами ничего больше нет…

— Может быть, можно еще все как-то изменить?

— Нет!

— Он хочет на тебе жениться?

— Он на этом настаивает, — соврала Мудите и, ободренная своим враньем, продолжала: — Я уже подала заявление о разводе. Это просто, детей у нас нет.

Теперь была его очередь врать:

— Мудите, ты получишь все, что хочешь. Только не оставляй меня одного. Только сохраним семью. Любовь пройдет, сгорит, а семья должна остаться. Я не буду тебе запрещать, можешь ходить, куда и когда захочешь… Я буду терпеливо ждать… Только сохраним семью…

Подошел автобус, с шипением раскрылись пневматические двери.

— Помоги мне внести чемоданы…

— Подумай еще раз… Я прошу только одного, хорошенько подумай… не спеши… — И Жирак послушно понес чемодан.

Автобус отошел от кромки тротуара, и его подхватил транспортный поток.

Поодаль Жирак увидел надпись: «Бутербродная».

— С сыром? С колбасой? — спросила буфетчица, отмеривая стопку водки.

— Пять. С килькой, — пробормотал Жирак, подавая деньги. Широкий, покрытый пластмассой прилавок огибал на высоте груди все небольшое помещение. Придерживая стаканы, подле него стояли и галдели старые и молодые мужчины. Забившись в угол, Жирак хлопнул все пять стопок подряд.