Вдовцы
Шрифт:
Наконец-то он подошел к этому вопросу, приближаясь с бесконечными предосторожностями, шаг за шагом, кружным путем, словно желая выйти на зверя с подветренной стороны. В дверь постучали.
— В чем дело? — крикнул он, и его голос внезапно зазвучал сердито. Старая служанка опасливо просунула голову в дверь.
— Приехали грузчики, мсье.
— Мы перебираемся в деревню, — вздохнул Гараван. — Хорошо, иду. Извините, Серж. Я отправляю туда свои коллекции. Увидите, они вас заинтересуют. Если позвонят, ответьте за меня, пожалуйста.
Он быстро вышел. А я воспользовался его отлучкой, чтобы отдышаться. Нервы у меня были так напряжены, что я уже только и мечтал, как бы откинуться в кресле, протянуть ноги, полностью расслабиться. Я уже четко представлял себе, в чем заключается его план. Под предлогом переделки моей книги в сценарий он задался целью заставить меня заново пережить мою жизнь с Матильдой и подтолкнуть к рассказу об автомобильной катастрофе так, как он ее себе представлял, то есть как о преднамеренном убийстве. После чего он выдаст меня полиции. Другого толкования быть не могло. А я? Разве мне и самому не хотелось способствовать этому? Разве не за этим я сюда пришел? И да и нет… Я был не в состоянии дать однозначный ответ. В данный момент мне хотелось побольше узнать о его замысле. Я этого страстно желал. Скрытая борьба меня возбуждала. Ненависть к Гаравану действовала на меня как спиртное. Кто-то любил Матильду сильнее меня! Кто-то ненавидел меня больше, чем я ненавидел несчастного Мериля! И насколько Гараван прав! Я только и способен на жестокую, мгновенную, глупую месть. Тогда как он не спешил. Он убьет меня со своей непроницаемой улыбкой хорошо воспитанного человека. Он уже приступил к препарированию моего романа, и тот истекает кровью под его проворным ножом. Вскоре от этой книги, в которую я вложил всего себя, ничего не останется. Но я вынужден соглашаться со справедливостью его критических замечаний. Еще немного — и мне будет стыдно, что я написал эту историю. Кошмар! Он вернулся с подносом, заставленным бутылками и стаканами.
— Бедняжка Анриетта, — сказал он, — и вправду стареет. Этот переезд заставляет ее терять голову. Вернее, то, что она называет переездом, — на самом деле всего лишь отправка некоторых вещей. Я отправляю в деревню свои коллекции, как я вам уже сказал, книги, кое-какую мебель… в сущности, совсем немного. И твердо намерен сохранить за собой эту квартиру, принадлежавшую моей матери… Я провел тут детство. Не очень веселое. Я почти не знал отца. Он скоропостижно скончался от разрыва сердца. Мама меня немного подавляла, если вы представляете себе, что я хочу сказать, Серж… Портвейн?
— С удовольствием. Он ловким жестом налил мне вина.
— Мне повезло, — продолжил он, — я нашел в деревне очень приятный дом… В делах я удачлив… И вот сейчас я его благоустраиваю по своему вкусу. Вам наверняка понравится. Жить здесь стало просто невозможно. Меня поминутно беспокоят. Я даже подумываю… Он медленно поставил свой стакан обратно на поднос.
— Извините меня за бестактный вопрос… Связаны ли вы каким-либо контрактом или свободны, совершенно свободны?
— Я свободен.
— В таком случае не согласитесь ли вы по-настоящему стать моим секретарем?.. Я спрашиваю вполне серьезно. Вы себе не представляете, какую почту я теперь получаю! Я просто не знаю, с какого конца к ней подступиться. Само собой, я обязан ответить на все эти письма, но у меня не хватает мужества. И знаете, поклонницы, в моем возрасте… Он шаловливо захихикал, что прозвучало неуместно в его строгом кабинете.
— А кроме почты телефонные звонки множества знакомых, которые полагают, что их поздравления доставляют мне удовольствие. Вы лучше меня найдете для них подходящие слова. Соглашайтесь, Серж — и вы не пожалеете. Я оценю ваши услуги… очень щедро. Что вы на это скажете?
Я часто смотрел документальные фильмы об Африке. Один из них пришел мне на память. Крупного хищника — из тех, к кому приближаться рискованно, — загоняют в яму, замаскированную ветками, забивают издалека, практически незаметно для животного. Гараван загонял меня постепенно. Он все предвидел, все подготовил… Даже это предложение, которое наверняка составляет часть его плана. Он считал, что может со мной хитрить. Я изобразил на лице нерешительность. Он снова взял в руки стакан, но не пил, а посматривал на меня из-под прищуренных век.
— Я несколько смущен.
— Но вам нечего смущаться! — вскричал он. — Это я буду вам премного обязан. Скажу вам по секрету: я человек скрытный и даже робкий… Да, робкий. Мне требуется невероятно долгое время, чтобы привыкнуть к новым лицам. С вами же я чувствую себя легко, потому что вы хорошо знакомы с проблемами, с которыми столкнулся я… Я имею в виду литературные проблемы… Мы понимаем друг друга с полуслова, и поэтому вам нет цены. Он осушил свой стакан и машинально посмотрел его на свет.
— Ну что ж, — сказал я, — да будет так. Когда приступать?
— Благодарю… Благодарю вас, Серж… С завтрашнего дня, если пожелаете. Скажем, с девяти до полудня и с четырнадцати до восемнадцати… Вас устраивает такой распорядок дня?.. Отлично! Он извлек из внутреннего кармана чековую книжку.
— Нет, не возражайте. Это вам на первые расходы… Одна деталь меня несколько смущает… Ваша борода… Я ничего против нее не имею… но предпочитаю, чтобы вы ее сбрили… Вам предстоит принимать людей… а у Патриса Гаравана привыкли к известному… как бы это сказать… известному стилю.
Черт побери! Гараван стремился вернуть меня к облику, который запомнили свидетели из «Золотой рыбки». Он протянул мне чек. Я прочел вписанную им сумму: тысяча франков. Сложив чек, я суховато поблагодарил. И я знал, что он понял: я не поддался на обман.
Он посмотрел на свои часы — спортивные часы со множеством циферблатов, которые никак не вязались с его черным пиджаком отличного покроя.
— Уже поздно, — сказал он. — Мы возобновим работу завтра. Мне кажется, дела наши идут неплохо, не правда ли? И я представлю вас Оппенгейму, моему продюсеру. Очаровательный человек, и ничего от промышленника. Его цель — не коммерческий фильм, а фильм искренний, способный тронуть зрителя, понимаете? Он проводил меня до лестницы и пожал мне руку.
— Я очень доволен, Серж, очень доволен… Поскорее возвращайтесь!
Дома я долго стоял под душем. Как древние, я верил в то, что вода смывает позор. Секретарь Гаравана! Среди всех гримас жизни эта наверняка выглядела самой отвратительной.
На следующее утро я перевел деньги с чека на свой банковский счет и сбрил бороду. Отныне мое нагое лицо напрашивалось на изобличение. Я позвонил у дверей Гаравана. Меня приняла старая Анриетта.
— Мсье нет дома, но он сказал, что вы знаете, чем надо заняться.