Вечера княжны Джавахи. Сказания старой Барбалэ
Шрифт:
В поднебесном ауле готовятся к свадьбе. Выходит красавица Нина за Семко-пастуха. Богатым узденям отказала, бекам [21] отказала, бедного юношу отличила её любовь.
В ауле готовятся к свадьбе, а старый Гуд, как безумный, мечется в горах. Гремят ежедневно громы, обвалы рушатся в бездны, либо снежные мятели тучею носятся среди стремнин.
Беснуется Гуд и клянется страшной клятвой отнять невесту у Семко.
Наступил канун свадьбы. Целый день кружила мятель
21
Бек — князь.
И вдруг, оглянувшись на дверь, вскрикнула радостно на всю саклю.
Стоит он сам, любимый, в дверях, отряхивает снег с бурки, глядит, улыбаясь, на Нину.
— Здравствуй, жемчужина востока!
— Здравствуй, пламя и радость мыслей моих! Садись, гостем будешь.
А сама снимает с него бурку, стряхивает с него снег, сажает на тахту, болтает без умолку.
— Люблю тебя, Семко, люблю, счастие дней моих, люблю, жених мой дорогой….
— Люблю тебя, Нина, алмазное солнце среди мерцающих звездных огней, — отвечает Семко и, взяв за руки невесту, говорит ей еще и еще, как сильна и могуча его любовь к ней.
А старый Гуд все слышит и все видит.
Старый Гуд заходится от злобы, старый Гуд кружит, мечется и вопит:
— Постойте, покажу я вам силу любви вашей, глупые дети!
Сказал и, ухватив руками огромную снежную глыбу, низвергнул ее в стремнину. Кусок глыбы оторвался и завалил дверь и окна сакли, где сидели будущее супруги.
Сразу стало в сакле темно, темно.
Испуганные вскочили молодые люди.
— Мы заживо погребены обвалом! — вскричала девушка, дрожа всем телом.
— Успокойся, любимая. Придут люди и отроют нас, — произнес Семко, согревая в своих руках похолодевшие ручки невесты. — Не бойся ничего. Я с тобой.
Эти слова придали мужество Нине. Легче стало от них у неё на душе. Тихо заворковала она снова о будущем, близком счастье, о завтрашнем празднике — свадьбе, обо всем, обо всем…
А часы не шли, а бежали. Незаметно промчалось время… Никто не приходил на помощь, отрывать заживо погребенных молодых людей.
Голод, злейший враг человечества, уже подступил к Нине и Семко. Нестерпимо захотелось есть…
Уже не говорилось, как прежде. Лениво перекидывались словами. Не тянуло говорить.
Еще пробежали часы… Промчалось время… Миновали сутки, — может быть больше, может быть меньше, — не знали они… Голод язвил сильнее, рвал внутренности, валил от слабости с ног.
Как дикий зверь метался по сакле Семко. На тахте, обессиленная, полумертвая от голода, стонала Нина.
Снова тянулись ужасные часы.
Ярко горели, как у голодного волка,
— Если нас не отроют тотчас же, — метались эти безумные мысли, — я съем ее… Нину… Я не могу больше ждать…
Так думал несчастный.
На беду девушка подняла руку. В эту минуту соскользнул рукав бешмета до самого плеча. Мелькнуло белое плечо в темноте сакли и обезумевший от голода Семко, как дикий зверь, бросился к Нине и вцепился зубами в её плечо… Девушка испустила вопль ужаса, отвращения и лишилась чувств.
В тот же миг послышались голоса за дверями. Это пришли горцы спасти погребенных обвалом. Несчастных отрыли, привели в чувство, накормили.
Но Нина уже не хотела смотреть на Семко, и на следующий день не праздновал их свадьбу поднебесный аул.
Зато старый Гуд хохотал на весь мир громко у себя в горах, ликуя и беснуясь. Удалось старому Гуду расстроить свадьбу Нины!..
И еще говорят осетины, что удалось Гуду увлечь Нину в свой хрустальный замок на Эльбрусе и сделать ее царицей бездн и гор, своей женою.
Только вряд-ли правдиво это. Вернее — умерла Нина, и ищет ее всюду по свету старый свирепый Гуд…
Замолкла Барбалэ…
Стало тихо в горнице…
Михако закурил трубку. Замурлыкал горскую песенку удалец Абрек.
Княжна Нина заглянула в лицо старухи черными, горящими любопытством, глазами.
— Так ты думаешь, джан, что тот горец и был…
— Старый Гуд! — подхватила Барбалэ уверенным тоном. — Вишь, ищет свою Нину в горах старый и в каждой девушке видит ее… Прикинуться горцем, лезгином, или нашим грузином, — ему ничего не стоит. Ведай это, моя ласточка!..
И опять замолчала… И опять наступила тишина…
И каждый думал о старом Гуде и о том, как хорошо удалось общей любимице-княжне избежать беды.
Третье сказание старой Барбалэ
Каменный джигит
Словно ясное утро свеженькая, проснулась молоденькая княжна.
— Пикник нынче. Лошадей готовьте. Скачем все, скачем все!
Кричит, торопит, смеется. Смеется, как ручеек булькает внизу под горою и серебристый тополь шушукается в роще с ветерком.
— Собирайтесь все. Все собирайтесь. Пикник нынче… Барбалэ, готовь корзины с провизией, моя старая, милая добрая Барбалэ!
Бэла, дочь Хаджи-Магомета, еще на той неделе приехала из аула, и от зари до зари распевала веселые песни.
Князь Георгий накануне из лагерей вернулся. С ним молоденький хорунжий прискакал, его адъютант, и сестра адъютанта, Зиночка, беленькая, нежненькая, так мало похожая на восточных роз — Нину и Бэлу.
Кусочек северного петербургского неба, казалось, упал в бледные глаза Зиночки, да так и остался в них, прозрачно-голубовато-серый, не улыбающийся, не туманный.