Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
Внешне Петр оставался довольным, не допытывался, кто мог пуститься на такое мошенничество, но втайне организовал следствие и не успокоился, пока не сыскал виновников.
— Настоящий атеист! — воскликнул Антон Осипович.
— Ну при чем же тут атеизм, дорогуша? — сказал профессор. — Он же не религию разоблачил, а мошенников. Религия от этого ущерба не потерпела.
— Не побоялся икону расковырять! — сказал Гераскин. — Надо же… А если бы не обнаружил ничего? Льются слезы, и все. Чудеса-то для верующего человека вещь обязательная. Христос чудеса творил, так ведь?
— Чудо — это нарушение законов физики, — сказал профессор. — Вера в Бога — одно, а в чудеса — другое. Поверить в то, что могут быть нарушены законы природы, может только невежественный человек.
— Ой не скажите,
— Все равно немыслимо такое нарушение.
— Э-э-э нет, я думаю, что не нарушение тут, а преодоление. Такие, допустим, силы в человеке появляются, что он преодолевает тяготение.
— Фу, Сергей, вы же образованный человек… Я вообще не понимаю, каково назначение чуда. Чтобы поверили? Выходит, Господь Бог нарушает логику законов природы, только чтобы заявить о своем присутствии? Мелковато.
Дремов вздохнул.
— …А я признаюсь, братцы, завидую тем, кто верит. У меня бабка была, как она смерть легко встретила. За три дня объявила точно, когда помрет, приготовилась, белье чистое надела, светилась вся, благостная, торжественная, как будто куда-то переезжала, в хоромы. — Он вдруг тоненько, дробно засмеялся, лицо его дрогнуло.
— Бойся не бойся, а такая жизнь дерьмовая пошла, что и смерти не стоит, — упрямо сказал Гераскин. — Пить нельзя, любить нельзя, поорать и то не рекомендуется. И шут с ним. Когда ни помирать, все равно день терять, — и запел:
Я здесь в больнице помираю, И труп мой фельдшер уж купил, Тебе червонец посылаю, Что он за труп мне заплатил.Учитель беззвучно засмеялся. От неслышного его смеха стало спокойнее, и разговоры о смерти показались не такими страшными. Никакая философия, никакая воля не устоят перед страхом в тот момент, когда это случается. Прошло у кого месяц, у кого больше, а пережитое в тот смертный инфарктный час, весь тот липкий ужас — как? уже? неужели уже? — не уходил. Он остается в сердце, которое слышало, как трещат и рвутся его мышцы. Оно вопит, истошный гибельный вой сердца взывает к нам, а мы ничем не можем помочь ему. Каждый из нас отныне знал, как это произойдет. На полуоборванной веревке над пропастью покачивались, старались не шевелиться, прислушивались, как трутся, трещат волокна. Сверху нас осторожно, медленно подтягивали. Успеют ли?
Здоровье вернулось, и мы чувствовали его как никогда раньше.
Спустя некоторое время учитель рассказал еще одну историю…
— …У церкви на Петербургской стороне росла высокая старая ольха. Однажды разнесся слух, что в сентябре месяце произойдет такое большое наводнение, что вода скроет эту ольху. Пророчествовал какой-то мужик, истово, клятвенно заверял в гибельности водошествия. Ему поверили, потому что новый город страдал от наводнений. Народ ходил, смотрел ольху, ахал; примеривались, получалось, что если верх ольхи вода скроет, то весь город затопит до крыши. Беспокойство разрасталось и дошло до того, что стали семьями покидать дома, собирали пожитки, уезжали в окрестности, куда повыше, на Дудергофские горы, в Красное Село. Народ-то был весь пришлый, нездешний, на слухи и страхи падкий. Вскоре Петру донесли про суматоху в городе. Новая столица имела множество недругов, они пользовались любым поводом ославить выбранное Петром место. Паника в городе ширилась, надо было как-то успокоить горожан. Но как именно? Поучительно проследить, как действовал Петр. Первое, с чего начал он: приказал срубить ольху. Для чего? Полагаю, чтобы убрать наглядность, то, что служило как бы документом и меркой. Далее учинил розыск. Опрашивали одного за другим — кто от кого слышал. По цепочкам добрались до первоисточника. Мужик оказался переселенцем с южных краев. Недовольный болотной сыростью, холодиной здешних гиблых мест, он затеял это пророчество. Итак, виновник разыскан. Казалось бы, наказать примерно, и делу конец.
Наказание вызвало всеобщее одобрение, такова уж человеческая природа — все рады были свалить на него вину за свои страхи и легковерие.
Антон Осипович оглядел всех с видом победителя.
— Государственный ум! Верно? Пустяк, но и в пустяке видно.
— Мм-да-а, рисковый парень, — сказал Гераскин, — наводнение-то могло ведь случиться.
— Конечно, могло. Но мужик предсказывал не от знаний, — сказал профессор, — он использовал российскую склонность ко всякого рода суевериям. Приметы, ворожба, гадания, знамения. Сколько у нас такой языческой древности сохраняется!
— Петра попрекают, — продолжал учитель. — Лефорту, мол, он приказал обрезать рукава и полы зипунов у стрельцов. Петр сам ответил тогдашним своим хулителям и будущим, мол, старики по невежеству думают, что без бороды не войдут в царство небесное, хотя оно открыто для всех хороших людей: и с бородами, и без бород, с париками или плешивым.
Страх лишиться бороды ведь тоже из категории суеверия, вовсе не на обычаи старины Петр ополчался, длинные бороды не были связаны с религиозными представлениями. Причем тут предпочтение западному облику — азиаты, татары, случается, тоже без бород ходят.
У Петра, по-моему, было предубеждение ко всякого рода пророчествам. Другое дело — научные предсказания. К ним Петр относился серьезно. В 1705 году астрономы сообщили ему, что ожидается на территории Средней России солнечное затмение. Петр обеспокоился. Год был тяжелый. Война со шведами шла неровно. Фельдмаршал Шереметев потерпел конфузию при Мур-Мызе. В Астрахани восстали стрельцы и солдаты. А тут еще солнце погаснет. Ясное дело, воспримут как плохую примету, сразу найдутся толкователи, хорошего не предскажут, набрешут всяких бед: поражение от шведов, мор, глад. Знамение не срубишь, как ольху. Надо по-другому задачу решать. По словам Молочкова, задавал он эту задачу своим ученикам: как бы они поступили на месте его? Он сделал паузу, как бы приглашая и нас подумать, но не стал дожидаться.
— Петр рассылает начальникам-губернаторам, архиереям собственноручные письма, предупреждая о затмении. Чтобы разъяснили народу. Предстоит, мол, такое явление. Это обычное, регулярное действие природы, ничего чрезвычайного или сверхъестественного. Да и какая может быть чрезвычайность, если заранее предупреждают. Разослал также Нарышкину, Головину, прочим руководителям:
«Господин адмирал! Будущего месяца, в первый день будет великое солнечное затмение; того ради изволь же поразгласить в наших людях, что оное будет, дабы в чудо не поставили. Понеже люди про то ведают прежде, то не есть уже чудо». Обратите внимание на последнюю фразу. То есть чудо — это неведение.
Как ни странно, все, кроме разве профессора, тем не менее считали, что чудеса случаются и происходят до сих пор. Если поискать как следует в собственной жизни, обязательно найдутся происшествия странные, вещи необъяснимые, совпадения, лишенные всякой вероятности, то есть чудеса, абсолютно достоверные чудеса. Даже Антон Осипович верил и в телепатию, в летающие тарелки, снежного человека и гадания цыганок.
Гераскин, например, вспомнил, как однажды справляли у него дома день рождения, молодые были, надрались до бесчувствия. Взялся Гераскин под утро развозить всех по домам. Спустились вниз, сели в «Москвич», набилось невесть сколько народу. Сам Гераскин за руль, завел машину, включил скорость, хотел было тронуться, сцепление выжать не может, что-то мешает. Как сковало его. Что — понять нельзя, нога не поднимается к педали. Заглушил мотор, вышел из машины, глядь, под колесами лежит тесть и спит, похрапывает, уютно так устроился. Весь хмель у Гераскина вылетел, потом прошибло. Спрашивается — что это такое было?