Вечеринка с продолжением
Шрифт:
Ляля вовсе не собиралась издеваться над Олегом. Более того, рано вернувшись из института, она весь день посвятила подготовке к свиданию: перемерила новую одежду и бижутерию, отгладила платье и достала из коробки туфли. Олег ведь во всем этом разбирается! И устала, ну так утомилась, что, приняв ванну, вспомнила мамин совет: «Перед любым ответственным мероприятием женщина должна выспаться». Она и легла на часок. А проспала четыре. Она решила, что Олег позвонит хотя бы для разрядки в упреках и укорах. Но напрасно Ляля караулила телефон. Утро она проуговаривала себя не унижаться перед ним, а к вечеру все-таки
Девушка заплакала, извинилась и отошла к окну. «Что-то их обоих одинаково не вовремя ко сну тянет», — добродушно думал Измайлов — девушкина история его тронула. Но полковник был профессионалом, и высоким профессионалом. Расслабившись от сочувствия к глупышке, Измайлов тем не менее машинально спросил:
— Сколько он обычно выдерживал, дожидаясь вас?
— Однажды сорок пять минут, — смущенно сообщила Лиля.
— А зачем он, обиженный, направился именно на автовокзал, как вы считаете?
— Почему на авто? Просто на вокзал, — донеслось сквозь рыдания от окна.
Ляля не повернулась к Измайлову, иначе заметила бы, как изменился его взгляд. А заметив, перепугалась бы.
— Хотите, мы подвезем вас? — после паузы произнес полковник.
Она очень этого хотела. В машине растворяющейся теперь уже в тихой истерике Ляле вручили повестку к Луценко на завтрашнее утро.
На столе Луценко лежала телефонограмма, что пока не удалось обнаружить ни труп, ни свидетелей. Друзья успели лишь обменяться впечатлениями и полученной от женщин информацией, когда подполковнику доложили о прибытии врачей.
— Лев Ильич пунктуален, как обычно, — одобрительно констатировал Измайлов. — Обещал в пять и пришел в пять.
Сколько экспертиз провел для подопечных полковника старый мудрый доцент Блох, сосчитать было невозможно. «Этот человек всегда не только знает, но и понимает, что делает», — любил повторять Измайлов, характеризуя его. Доцент Блох в долгу не оставался и величал Измайлова «творчески здоровой личностью». На сей раз Лев Ильич привел с собой симпатичного молодого человека:
— Мой ученик, защищается по особенностям психики преступных элементов. Мы эту тему оригинально повернули, Виктор Николаевич, вас такой ракурс не оставит равнодушным.
Измайлов душевно пожал узкую и длинную ладонь будущего светила психиатрии. Луценко рассматривал докторов с насмешкой в приобретшем самоуверенность взоре. В сущности, теперь, когда Ляля проговорилась о вокзале, когда у него появился пусть единственный, но свидетель, подполковник Луценко готов был разобраться в бреде Волкова и без помощи психиатров. «Может, отпустим медиков»? — черкнул он на листе и подвинул его Измайлову. «Ни в коем случае», — письменно предостерег Измайлов. Луценко смирился. Ладно, коли явились на его зов, пусть займутся портняжкой. Вдруг в итоге этот смазливый мужик и потешит учителя хорошей диссертацией. А Измайлов-то что творит, в какой форме себя держит! Поехали, говорит, искать женщину. Ох, хитер, ох, силен. Луценко успел забыть, как выпроваживал друга из кабинета за бесполезностью его услуг.
Блох уже достал папку с тестами. В обстоятельства, приводившие людей в казематы, его не посвящали. Он должен был анонимно обследовать человека по специальным методикам и дать заключение. Поэтому Лев Ильич спокойно ждал, когда их с коллегой проводят к пациенту. И ждал недолго.
А вот возился он с Волковым часа два. Луценко нервничал и теребил Измайлова:
— Что их там задерживает, Виктор Николаевич?
Потом хватался за телефон и требовал доклады о поисках трупа. В конце концов доктора вернулись.
— Уважаемый Виктор Николаевич, — церемонно обратился доцент Блох к полковнику, — позвольте полный отчет предоставить вам в понедельник. Нынешнее состояние Волкова меня немного беспокоит. Я выписал рецепт, пользующий задержанных, врач разберется. Ну и главное: Волков вменяем и способен исключительно на осознанные действия.
— Спасибо, Лев Ильич, — сказал Измайлов. — Сейчас вас развезут по домам. Но как бы я хотел знать причину его сознательных действий, — негромко добавил он.
«Пожалуйста», — словно хлопнула в ладоши раздобрившаяся судьба. Потому что в коридоре раздались крики и топот. Луценко рванул на шум, чуть не смяв шустро увернувшихся психиатров. Через минуту он вволок в кабинет взлохмаченного Волкова.
— Бегать от конвойного вздумал, — гаркнул он, отпуская Олега.
— Доктор, — отчаянно бросился к доценту Волков, — я пытался догнать вас. У меня опять эти боли, но только слабые, будто воспоминания о вчерашних или пародия на них. И правая сторона снова мерзнет, немеет. Неужто подонок жив, неужели где-то поблизости?
— О чем он? — оживился Измайлов.
— Видите ли, Виктор Николаевич, глуховато, словно смущаясь, заговорил доцент Блох, — Олег Игоревич уверяет, что вчера при одном взгляде на того, м-м, человека у него возникли мучительные боли в желудке, и, э-э, начали развиваться симптомы паралича правой половины тела. А после, м-м, совершенного боли прошли и не возобновлялись.
Лев Ильич отвернулся от Измайлова и сосредоточился на Волкове. Усадив его на стул, психиатр занудил:
— Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь…
Олег чувствовал, что врач хочет через его зрачки проникнуть внутрь. Он собрался зажмуриться, но не успел. Ему стало жутко, потом легко, потом…
Луценко хотелось завопить что есть мочи, Измайлову — закурить. Молодой психиатр скромно отошел в дальний угол комнаты. И лишь доцент Блох доброжелательно улыбался Волкову. То есть вроде и не ему. Потому что Олег вдруг показался им всем толще, ниже и гораздо старше. Он поднялся со стула и шаркающей походкой направился к креслу возле стола подполковника, опустился, поерзал, покряхтел и пробасил: «Здесь покойнее». Голос был пожиже, чем у Луценко, но тоже ого-го.
— Садитесь, господа, где кому вздумается; у меня вся мебель мягка и удобна, — радушно пригласил Волков.
Доцент Блох с готовностью устроился в кресле напротив. Луценко с Измайловым, не сговариваясь, рухнули на стулья.
— Вы желали выслушать мою настоящую историю? — словно измывался над подполковником новый тембр голоса Волкова. — Извольте. Я готов поведать ее без утайки. Только на вашем языке мне изъясняться сложно. Если бы кто-нибудь понял меня на родном…
— А на каком именно, сударь? — справился доцент Блох.