Вечерние окна Питера… (сборник)
Шрифт:
Меня, как непьющего, уже повело, стал клевать носом, но в этот момент появилась вторая бутылка, я от неожиданности аж привстал, но сосед за плечо очень ласково усадил меня на место, и, усмехнувшись добавил: «Привыкай, рыба любит крепких».
Не помню как я залез в спальник и отрубился, в шесть утра сосед растолкал меня с матюгами, что мы вроде бы все уже проспали, уж и не знаю что, но он даже как-то торжественно всунул мне в руки удилище и банку с червями и погнал меня к озеру.
На берегу я зачерпнул воды, ополоснул лицо и напился холодной водицы, стало
Сосед отвел меня метров за пятьдесят вдоль берега к камышам, оставил мне садок для рыбы и ушел куда-то вперед, сказав, что отдал мне самое клевое место.
Когда он пропал из виду, я кое-как нацепил очень извивающегося червя, плюнул на него три раза, это он мне так посоветовал и закинул поплавок.
Закурил, глянул на эту красоту перед моими глазами и замер, озеро переливалось какой-то неописуемой красотой, отливало золотом восходящего солнца, в воде отражались редкие облака и между ними торчал мой поплавок, как какой-то очень маленький памятник застывшей вечности.
… Но вдруг он пропал, только три круга разошлись по воде, обозначая середину где он когда-то был, я очнулся, потянул за удочку и ощутил что там кто-то тащит в другую сторону.
Не зная, кто там и что он хочет, я тянул к берегу со всех сил, руки немного дрожали, и когда на отмели заблестела выгнутая спина огромной рыбины, у меня уже затряслись коленки, но победа была за мной, я выволок это чудовище на берег, упал на него животом и завопил на все озеро: «Я поймал!».
Она билась подо мной, ударяя хвостом и головой, но я лежал, блаженствуя, и представлял, как удивится сосед моему улову!
После трех часов очень обильного клева у меня в садке плавало штук тридцать очень приличных рыбин, правда я не знал их названий, но это меня даже не расстраивало, клев кончился, я курил и ждал соседа.
Он появился внезапно, я даже вздрогнул. Взглянув на мой улов, он ничего не сказал, показал сжатый кулак, выставив руку вперед, и разжал его, на его ладони лежали три каких-то очень маленьких рыбки, мне даже показалось, что они аквариумные, он размахнулся и швырнул их в воду.
Потом молча мы собрались, сели в машину и поехали домой, на площадке пожали друг другу руки и разошлись по домам.
Жена хлопала в ладони, когда я высыпал свой улов в ванну, а я сиял от счастья и смеялся как ребенок, которому дали мороженое.
А сосед с тех пор курит этажом выше, не знаю почему, но иногда слышу как он рассказывает нашу историю про эту рыбалку другому соседу, а в конце ее, как я разжимаю кулак и бросаю этих мальков в воду.
24.01.14.
Икринка
Я нашел ее совершенно случайно, перебирая на полках пустые банки в надежде найти хоть что-то на дне хоть одной, но все было пусто, все было съедено и десять раз перевернуто… Но мысль, что в них что-то забыли, все время сидела в моей голове и толкала меня еще раз залезть и еще раз проверить, это был порыв голодного найти и съесть хоть что-то, но все было пусто…
Но, открыв крышку баночки, когда-то полной красной икры, я онемел: под крышкой, в углублении, в резьбе, сохранилась засохшая икринка, она была сухая и вся скукоженная, какого-то блекло-слабо-желтенького цвета, но не протухшая и не сгнившая, просто засохшая.
Она сверкала для меня как уголек, даже как звезда на черном небосклоне.
Я поставил котелок на буржуйку, налил граммов сто ледяной невской воды и стал варить крышку, в которую вросла эта икринка, мне казалось, что чем больше нагревается вода, тем больше становится икринка, она как будто возрождалась к жизни, росла, набухала, как почка, потом отделилась от крышки, всплыла на поверхность и, обжигая своей красотой, засверкала в одиночестве в кипящей воде.
И вдруг она лопнула, я так испугался, что она исчезла, но она как бы растеклась по поверхности всего котелка и наполнила каким-то ароматом всю комнату, напомнив о былой доблокадной жизни…
Это была самая вкусная и неповторимая уха, которую я когда-либо ел.
24.01.14.
Пианист
Он играл Чайковского, «Времена года»… Как он играл!
Его пальцы летали над клавишами, как бабочки над цветами, звуки музыки растворялись в сознании, это была игра души, которую он отдавал полностью и в последний раз.
Его заставили играть, чтобы заглушить стоны людей, сбрасываемых в ров слоем за слоем, он играл вслепую, слезы лились из его глаз, в горле стоял не ком, а какой-то сгусток непереносимой боли, но он играл, все повышая и повышая звук, ему казалось, что он не здесь, что это ему только кажется, что так не может быть, что он спит и видит страшный, ужасный сон и в то же время понимал, что это горькая правда.
Да, он тоже ляжет рядом с этими людьми и он старался этой музыкой хоть как-то на миг отвлечь их, ему казалось, что они его слышат и на какое-то мгновение забывают о смерти.
Это был великий пианист, игравший смертельные «Времена года», на краю рва, под Киевом, в Бабьем яре, никто не знал его имени, он тоже лег рядом с теми, для кого играл эту музыку.
А когда все кончилось, в пустынной дрожащей тишине вдруг откуда-то сверху отразились последние звуки этой мелодии, как бы возвратились, оттолкнувшись от облаков, как звуки скорби, звучавшие для тех, кто не успел дослушать, для всех тех, кто так хотел жить… и для того пианиста, который лег с этими звуками последним.
25.01.14. 02.35.
Поросенок
Он был очень маленький и очень смешной, тыкался своим теплым розовым пятачком мне в ладошки и как-то по-особенному похрюкивал, мне казалось что он на своем поросячье языке говорил, что ему очень хорошо со мной и все время заглядывал мне в глаза, как бы хотел что-то сказать или предлагал поиграть с ним, то ли в догонялки, то ли в прятки.
Он все время куда-то умудрялся спрятаться, то за корыто из которого ел, то за свою огромную маму, которая все время спала и во сне издавала такой громкий храп, что мне казалось, что крыша свинарника обрушится в любую минуту.