Вечерняя звезда
Шрифт:
– Мать-то крашеная, а сын – настоящий. Всё сомневаешься? – Люба усмехнулась. – Ваше первое свидание было на мешках с картошкой. В проливной дождь. После первого курса. Об этом же ты никому не говорила?
Женька покраснела и выставила перед собой ладонь.
– Стоп. Я вам верю.
– Ну и хорошо, – улыбнулась Люба и повернулась к официанту: – Рашидик, принеси нам пиццу с тунцом. Большую. Для начала. Ну что ты ёрзаешь? – фыркнула она на Женьку за десертом. – Спрашивай.
– Люба, – Шидлик глубоко вздохнула. – Я замуж выйду? – Её зелёные глаза
– Выйдешь, – ответила цыганка.
– Когда?
– Скоро.
– А за кого? Хотя бы примерно…
– Зачем примерно? Точно скажу. Который тебе банку подарит, за того и выйдешь.
– Банку?..
– Ну да. Железную.
– Консервную?
– Типа того.
– С чем?
– Какая разница? Тебе часто банки дарят?
– Нет…
– Ну, мать, ты выступила! – восхищалась я Любой после того, как Женька убежала на массаж.
– Подруге твоей – спасибо. Разозлила она меня, а я, когда злая, такая вещунья, сама удивляюсь!
У нас в студии было принято перед отпуском угощать коллег. Я накупила закусок, пирожков.
Аполинэр объявила коллективу, что я ухожу в длительный отпуск по семейным обстоятельствам. На полгода. Посыпались вопросы. В основном – от Светы.
– За границу уезжаю. Ухаживать за троюродным дядей.
– Так ты наследство потом получишь? – ахнула Света.
– Вряд ли. Он бедный.
– А зачем едешь?
Мы сели за круглый стол с резьбой, от которого два года назад отказался один клиент, и он отлично вписался в нашу экспозицию.
Я грустно посмотрела на стол Тихонова. Он уже приземлился в Милане и прислал короткое сообщение: «Помни, что у тебя есть друзья». Хотелось плакать.
Пяльцы купила в магазине «Рукоделье». Народ брал бисер, клеевые пистолеты, стразы, наборы печатей для открыток: в кассу выстроилась очередь. Формы для свечек ручной работы! Сколько же у людей свободного времени…
Принесла пяльцы домой, разложила на столе рядом с лоскутом белой ткани, ниткой и иголками.
Рюкзак я уже собрала. Сначала написала список необходимых вещей, они свободно поместились бы в небольшой мебельный контейнер. За три дня список истаял до стандартного чемодана, который беспрепятственно пропустит любая авиакомпания в багажное отделение бизнес-класса.
Я шла в мир, где вряд ли есть аспирин или зубная паста, и неясно, на неделю или на полгода. Запас белья, средства гигиены, крем от загара – вдруг там бешеное солнце… Конечно, всего не унесёшь, но так хочется! Сложила мамино золото и колечко, подаренное папой на совершеннолетие. Золото – везде золото. Классный японский нож тоже пригодится. Ножницы, пилочка для ногтей, складной зонт, полотенце. Кроссовки. А если холода? Термобельё. А если жара? Ещё лёгких рубашек и мыло для стирки. И как это поднять?
Заиграла «Маленькая ночная серенада». Звонила Женька.
– Лиз, может, тебе нужно чего? С собой. Ты скажи.
– Женечка, мне бы избавиться от того, что не нужно.
Ещё
Для оплаты квартиры я отдала Любе банковскую карту. У Женьки своих хлопот – невпроворот. К тому же я нагрузила её мобильным, чтобы она иногда отправляла моим родным позитивные сообщения.
Родственников, которым стоило позвонить перед отъездом, было негусто.
После маминой смерти бразды правления нашим домашним хозяйством приняла тётя Зоя, и мы с папой были искренне ей благодарны. С детства я знала, что тёте нравится мой папа. Она невпопад отвечала на его вопросы, годами некстати краснела от одних и тех же шуток. Я удивлялась, как мама ничего не замечала. Впрочем, тётя никогда не пыталась посягнуть на целостность нашей семьи, всем сердцем горевала по покойной сестре и искренне любила меня.
Арсений, её сын от неудачного студенческого брака, бороздил океанские просторы, исследуя планктон, замуж она больше не вышла и была женщиной не только свободной, но и одинокой. Что-то подсказывало: мой эффектный, средних лет, прилично зарабатывающий папа долго один не останется. И я решила: пусть это будет тётя. Она тоже, наверное, так решила. Наша ошибка состояла в том, что мы не спросили папу.
Через три месяца после похорон он стал куда-то пропадать по вечерам, захватывая и ночи, а ещё через месяц привёл домой мою ровесницу, в глазах которой светился «опыт, сын ошибок трудных», сделавший бы честь бандерше под семьдесят. В нашей трёшке папе принадлежала одна треть. Мама свою долю завещала мне: при всей прыти папина пассия по имени Анджела могла претендовать на двадцать пять квадратных метров общей площади, хоть застрелись.
Но она пошла ва-банк. Под её неусыпными стараниями (от скулежа до истерики, она даже симулировала беременность) папа предложил мне переписать всё на него, а он вернёт половиной квартиры бабушки, его мамы. Ну, когда она… Понятно. Он уже подарил прыткой Анджеле наш старый гараж с новым седаном – из скромных, но приличных.
Я переписывать, естественно, отказалась. Жизнь под одной крышей с Анджелой напоминала низкобюджетную мыльную оперу: она ходила по квартире наштукатуренная, в прозрачном китайском пеньюаре, отделанном чем-то типа марабу рыночного разлива, и на шпильках. Непрерывно говорила по телефону, принимая позы передовички службы эскорта, и, когда я была на работе, рылась в моих вещах.
Через пару дней к нам заявилась папина мама. Она швырнула папе в лицо копию завещания, оформленного на единственную внучку, то есть на меня.
– В гараж иди жить со своей Каштанкой!
Вторая бабушка пригрозила Анджеле полицией, зятю объявила бойкот, а я перебралась к тёте Зое. Кольцо блокады вокруг папы сжималось. Но вместо того чтобы противопоставить нашим стали и льду самое сильное женское оружие – беззащитную нежность – Анджела продолжала скандалы. И папа начал прозревать. Во всяком случае, ничего капитального больше не дарил.