Вечная командировка
Шрифт:
Интересно, в консерватории считается неприличным почесать ухо? Я как мальчишка. Сегодня мне хочется хулиганить. Первый вечер мы с Ирой. Между нами говоря, я тоже все понимаю. Но в другой раз. Не могу, когда рядом сидят и усиленно «переживают».
Второй день в Москве. Второй день отпуска. Гулял днем с Женькой. Она у меня не капризничает и на руки не просится. Только когда уж очень устанет. И ела у меня хорошо. Не то что у Вали.
К вечеру вышли на бульвар. Думали, встретим Иру. Но ее мы так и не дождались.
Я сидел на
Шла высокая поджарая дама в черном. Остановилась. Дама долго смотрела на Женьку. А Женька задрала голову и доверчиво — на нее. Потом дама пошла. И все оглядывалась. Поравнялась со мной. Увидела около меня ведерко и совок.
— Интересное существо. Ничего не боится. Одиночества не боится.
И пошла. Оглядывалась.
Мне она ясна вплоть до разговоров у газовой плиты. Готов спорить, что в комнате у нее старое наследственное кресло-качалка с плюшевым сиденьем.
Пошли мы обратно. Интересный разговор.
— Скажи: «Па-па!»
— Дя-дя!
— Па-па!
— Дя-дя!
— Какая отсталая девочка! Ну-ка, скажи: па-па!
— Дя-дя!
— Дура! Сама тетка.
Ирку мы не дождались. Я уложил девочку спать. Вышел на кухню. Вдруг совершенно отчетливо:
— Дядя, дядя!
Прибежал. Глаза закрыты, но заснуть не может. Из обрывков популярных песен срочно замычал какую-то колыбельную.
— Мы одеваемся по-разному. Сейчас на нас остроносые ботинки и рубахи с воротником «только что из Варшавы». Завтра мы будем в ватниках и тупорылых сапогах. Как бы мы ни одевались, у нас есть одна настоящая, на нас сшитая одежда. Гражданская война продолжается.
— Она будет всегда.
— Нет, я оптимист. Лет через сто кончится. Так вот, мы оставили баррикады. Мы идем по площади, между ними. Мы не различаем, в чем мы одеты. Я люблю Риту, но я не знаю, с какой она баррикады. И много людей ходит вокруг нас, и многих мы не знаем, откуда они. Вот смотри, Алексей, вот мы сидим с Ритой и смотрим друг на друга влюбленными глазами. Еще она чего-то на тебя косится. Ну, я ж не запрещаю. Не в этом дело. И я не знаю — кто она? Может, и она тоже не знает, откуда она. Но когда вспыхнет красное зарево и труба нарушит мирный быт — мы все станем на свои места. И может, моя любимая девушка окажется на другой баррикаде в своей настоящей одежде: белое бальное платье и бриллиантовые серьги. А может, она будет с нами, в простой ситцевой косынке. Я не знаю, кто она. Что касается нас с тобой, Алеша, я не сомневаюсь, на какой баррикаде мы будем. При свете красного зарева мы увидим друг друга в сапогах, шинели и островерхом шлеме с красной звездой. Гражданская война продолжается.
— Рита, — сказала Ира, — мужчины подвыпили и зачисляют нас с тобой в классовые враги. Я думаю, мы это им припомним.
Началась словесная перепалка и шутки. А мне понравился этот художник. И насколько я понимаю, он не трепач. О таких вещах в компании четверых за маленьким столиком в кафе так просто не говорят. Видимо, и у него наболело.
Кстати, я не знаю, прав ли он в отношении Риты, но насчет
Но есть и скрытые контры.
В восемнадцатом году было ясно, кто с нами и кто против. А теперь наши враги маскируются. Они против нас — и именно поэтому орут, что они за нас, орут очень громко.
Все гораздо сложнее, все переплелось. Растет человек. Все в институт — и он. Все на производство — и он. И живет тихо, не скандалит с женой, аккуратно платит профсоюзные взносы и вместе со всеми поднимает руку на собрании. А если, не дай бог, будет война, тяжелое испытание для страны? Не лопнет ли, как мыльный пузырь, его патриотизм, не бросится ли он спасать свою шкуру, то есть, применяя термин художника, на какую баррикаду он пойдет?
Бывает, что и сейчас он все отлично знает и тихо действует. Я с такими людьми постоянно сталкиваюсь. Не будь их, давно бы закрыли управление, в котором я работаю.
Краминов, а может, ты пошлешь к черту свои мысли? Люди что-то говорят, шутят, а ты сидишь как самый умный, размышляешь.
Обрывок разговора:
Р и т а. Наступает момент, и говоришь себе: хватит! Побесилась. Кончилось детство. Пора начинать настоящую жизнь!
(Перевод: я другая, поверьте.)
И р а. Наши любимые мужчины подчиняют все идее. Ради высоких идей. Ах, красное зарево! Мы на фронтах революции. Остальные все мещане. Это им очень удобно.
(Перевод: пеленки ты оставляешь мне.)
Х у д о ж н и к. Ну, нельзя понимать все в буквальном смысле. Я не нападаю на тебя. В бальном платье танцует балерина. Но на проверку она наша, в ситцевом платочке. Она диким трудом к этому пришла.
(Перевод: мы — люди искусства, тоже работяги. И пускай Иркин муж не думает, что мы — вольные художники-бездельники. А то он сидит и как на допросе нас оценивает.)
Р и т а. Мне не важно, чем она добилась успеха. Важно, что она сейчас доставляет людям удовольствие.
(Перевод: я повторяю то, что сказала ранее. Талантливым людям и красивым девушкам надо многое прощать.)
Х у д о ж н и к. Ну не всем безразлично, чем она добилась успеха. Правда, Алексей?
(Перевод (для Риты): я догадываюсь, что и ты не безгрешна, но зачем афишировать. Тем более, муж Иры человек иного склада, чем мы с тобой.)
И р а. Насколько я понимаю, для Алексея цель оправдывает средства.
(Перевод: или ты изменишься и останешься со мной, или — к черту! Извини, милый, что все время тебя дергаю, но, сам понимаешь, какое и у меня состояние. Неопределенность надоела.)
Я (перевод даю сразу: а) надо перевести разговор. Не время пикироваться; б) наверное, художнику я начинаю представляться чиновником или просто дураком; в) отвечаю Рите).
— Но об успехе можно говорить объективно и субъективно. На меня балет не действует. Ведь в общем-то, все па очень однообразны. Или колоратурное сопрано — ревет тонко и громко: «Ля-ля!»