Вечная молодость графини
Шрифт:
И ветер толкнул в спину.
Чейте началось с мертвых деревень. Низкие дома скрывались в снегу, и белый, он хранил на себе лишь звериные следы. Изредка где-то вдали появлялись нити дыма, чтобы тут же растаять в мутном небе. Начавшийся снегопад скрывал пути и выравнивал дороги, и Дьердю пришлось замедлить шаг.
Монашек оказался неожиданно полезным. Местный, он ловко находил путь и вел
Дважды приходилось спешиваться, до того узки были горные тропы. Но монашек отказался от сапог. Голые ступни его ломали наст, окрашивая розоватым колером, а он, упрямец, твердил молитву. И святость человеческая наполняла души людей.
– Кто ты? – спросил Дьердь на одном из привалов, когда монашка подвели к костру.
– Человек, – ответил монах, глядя сизыми больными глазами.
– Садись. Ты помогаешь нам?
– Не вам. Богу.
– Почему?
– Потому что это правильно, – он все же не выдержал и протянул к огню синеватые ладони. – И потому, что время пришло.
Кого другого за подобную дерзость Турзо велел бы выпороть, а то и вовсе бросил бы тут, оставив самого разбираться с волками, что уже который день шли за караваном. Но сей человек внушал если не страх, то опасение тем, что и вправду был крепок верой.
И Турзо подал ему свою чашу с подогретым вином.
– Благодарю, – монах поклонился, принимая дар. Его манеры свидетельствовали о том, что он знал жизнь иную. – И вы правы. Господь открыл мне милость свою недавно. Он дал мне шанс спастись и получить прощение. То место, куда мы идем… там давно позабыли имя Его. Там славят имена иные, и Дьявол, великий Обманщик, прячется за новыми масками.
– Вы были в Чейте? Что там происходит? Слухи, доходившие до короля, весьма… странны.
Монах пригубил вино. Он пил медленно, наслаждаясь каждым глотком.
– Я был в Чейте. Я жил в Чейте. И в ее покоях. Она и вправду прекрасна. Каждое утро она просыпается вместе с солнцем и, садясь у зеркала, начинает расчесывать волосы. Мне нравилось смотреть, как меняется ее лик. Сколь возвышенным он становится. Сколь прекрасным. Мне думалось, что такая красота, возможна лишь милостью свыше. А выяснилось, что Бог здесь ни при чем.
Верные соратники подходили к костру, рассаживались на плащах.
– Когда же волосы ее становились легки и обретали прежнюю черноту,
– То, что говоришь ты, странно, – сказал Турзо, знаком приказывая подать еду.
– Это чужие дети, те, кого Эржбета велела привести в свой замок, желая воспитать людей верных и преданных. Собственные ее дети разлетелись по миру. Графиня целует каждого ребенка, и те плачут, потому что души их горячи, тогда как губы Эржбеты холоднее льда.
Соленое мясо, подогретое над огнем, лишено вкуса, как и холодный, зачерствелый хлеб. Но люди едят. И слушают, впитывая каждое слово.
– Когда детей уносят, Эржбета снова садится перед зеркалом, и служанки начинают скрести ее лицо. Они натирают его лимонным соком и перепелиными яйцами, медом и творогом, перетертыми листьями мяты и жиром белых овец. Они мажут его тайными мазями, которых у Эржбеты целый сундук. Они читают заклятья, призывая тайные силы.
– Ведьма! – голос был слаб и тонок, но вместе с тем подобен камню. Он пробудил ропот, что побежал по толпе, становясь все громче.
Ведьма.
А монах, точно не слыша, продолжал.
– И когда кожа ее вновь становится белее белого, Эржбета позволяет служанкам одеть себя. Затем она спускается в парадный зал, садится в кресло, которое прежде занимал ее супруг, и сидит в нем часами. Она не нуждается ни в еде, ни в питье, ни в молитве. Ее взор устремляется в огонь. И Дьявол рисует для Эржбеты письмена. Когда же наступает вечер, Эржбета уходит в башню. Я не знаю, что в ней. Но кричат там часто.
Люди, переглядываясь, крестились. Сам Дьердь испытывал желание ударить монашка по щеке, вырывая из этого странного отупелого состояния.
Врал ли он?
Говорил ли правду?
Люди, каковым удавалось добраться до королевского трона, валялись в ногах и молили о защите. Они рассказывали о Кровавой Графине, что вылетала по ночам из замка, чтобы пить людскую кровь. Другие обвиняли в воровстве детей и прелюбодеянии. Третьи – в черном колдовстве. Четвертые, приведенные в качестве свидетелей, немо выли.