Вечная ночь
Шрифт:
– Нет, конечно. Наоборот, ты мне очень помогла, когда Марик держал пистолет.
– Спасибо на добром слове, вы только ему об этом скажите, Герману, будь он неладен! Ой, – Зинуля кивнула на Ику, – а эта, маленькая, что ли, дочка его, Карусельщика?
– Нет. Подруга, – сказал Соловьев.
– Да вы что! Она ж дите! Ой, господи прости! Да смотрите, она сейчас упадет, вон, трясется вся!
Оля подошла к Ике, взяла ее за плечи.
– Хватит с тебя. Ты уже попрощалась. Пойдем, выпьем чайку и поговорим.
– Ч-чайку? – Ика вскинула удивленные
Они втроем ушли в ординаторскую. Там никого не было. Оля усадила Ику на диван, включила чайник.
– Видишь, Молох повторил свою комбинацию, подбросил улики, – сказал Дима, – причем заметь, опять учителю. Так что ты была права. Женя – уже девятая жертва. Сначала пять слепых сирот в давыдовском интернате, потом те трое детей, теперь Женя.
– Ты забыл еще двоих. Первую девочку, которую он убил лет в пятнадцать-шестнадцать, и Анатолия Пьяных.
– Да, конечно. Прости.
– За что, Димка?
– За то, что я тебе не верил.
– Ладно, это ерунда. Я сама себе не очень верила. А главное, от моей правоты все равно никакого толку. Мы опять в тупике.
– Почему в тупике? Учитель может его опознать, охранник казино. И если съездить в Давыдово, как ты давно хотела, там кто-нибудь что-нибудь может вспомнить.
– У тебя есть, кого предъявить им для опознания? – спросила Оля.
– Нет.
Они говорили очень тихо. Ика не слышала их, она сидела, съежившись, вжав голову в плечи. Чайник закипел и выключился с громким щелчком. Ика вздрогнула, как будто проснулась, и спросила:
– М-марк с-сразу умер?
– Мгновенно. Пуля попала прямо в сердце. Вряд ли он успел даже понять что-то. – Оля поставила на стол чашки, нашла коробку с печеньем.
– Д-дядя М-мотя п-послал к-киллера! – сказала Ика.
– Откуда ты знаешь? – спросил Соловьев.
– Он п-при мне г-говорил п-по т-телефону. Я с-слышала н-не все. Т-точно п-помню, он с-сказал: д-действуй, как д-договорились.
– Дядя Мотя? – Оля нахмурилась. – Кто это?
– Грошев Матвей Александрович. Я тебе потом объясню, – сказал Соловьев.
– Матвей Грошев? – Оля чуть не выронила сахарницу. – Господи, он-то здесь при чем?
– Ты давно его знаешь? – удивился Соловьев.
– Да сто лет! Мотька Грош психолог, одно время был модным экстрасенсом. Он жуткий авантюрист, но обаятельный и образованный. Ходил на лекции по гипнозу к Кириллу Петровичу. Когда сложилась наша команда, еще в самом начале, он устроил нам поездку в Штаты, в Институт биховиористики при ФБР. Потом он вроде бы стал крутиться в Думе, теперь помощник главы какой-то фракции. Кстати, когда команду разогнали, он звал меня на работу в частную закрытую клинику, заниматься психотерапией. Деньги бешеные, но я отказалась, не мой профиль, к тому же эта клиника вроде как при ФСБ.
Закипел чайник. Оля разложила по чашкам пакетики, налила кипяток. В дверь постучали, заглянул Антон.
– Извините, Дмитрий Владимирович, там уже все закончили.
– Хорошо. Пусть едут в контору. Ты
– Ага. Спасибо, я сейчас.
– Значит, Мотя Грош, – пробормотал Соловьев, когда дверь за Антоном закрылась, – я тоже с ним встречался однажды на банкете. Ты права, он обаятельный и образованный. А ты знаешь, что он был администратором так называемого гостевого комплекса ЦК КПСС в Давыдове? Он работал там с восемьдесят второго до восемьдесят шестого.
– Гостевой комплекс? Подожди, это такая вилла шикарная за бетонным забором, на другом берегу озера?
Вернулся Антон. Оля налила ему чаю.
– Дмитрий Владимирович, знаете, я хотел сказать, они вряд ли ее оставят в покое, – он кивнул в сторону Ики, – и вообще, ей даже ночевать негде.
– Ну и что ты предлагаешь?
Антон кашлянул и отвернулся, стал внимательно разглядывать какое-то пятно на стене.
– Н-не знаю. В принципе можно ко мне на время.
– Благородно, – кивнул Соловьев, – а родители твои как к этому отнесутся?
– В-все в порядке. Я маму уже предупредил. У нас т-три комнаты, я могу в гостиной спать.
– Ика, ты чего молчишь? – спросила Оля. – Как тебе такое предложение?
– Я с-согласна. Т-только если он д-дразниться не будет. Я н-не виновата, что з-заикаюсь, это н-не смешно!
– Ты не поняла. Он просто очень волнуется.
– З-за меня?
– Ну, а за кого же еще?
Глава тридцать третья
После такого долгого, трудного дня любой гоминид валился бы с ног от усталости. Страннику хватило часа, чтобы восстановить силы. Он лежал на полу, раскинув руки, полностью расслабившись. Он глубоко дышал, считал вдохи и выдохи, заставлял свое сердце биться ровно.
Это тоже был ритуал. Отдых перед решающим броском. Погружение в мягкие волны света, в нирвану. Nirdvandva – отсутствие двойственности, единство с самим собой. Никаких противоречий между телом и душой. Никаких мыслей, никаких чувств. Покой покойника.
Ровно сорок минут он провел в таком состоянии. Затем встал, свежий и решительный. Еще двадцать минут он потратил на то, чтобы принять прохладный душ, побриться, надеть все чистое, проверить содержимое портфеля. Очки ночного видения, бутылка масла, тонкие резиновые перчатки, ножницы.
Он надеялся, что не встретит никого из соседей. Это было совсем ни к чему. Простое «добрый вечер» прозвучало бы сейчас, как если бы посреди гениальной симфонии кто-то в темном зале закашлялся или громко испортил воздух.
Но мир гоминидов устроен так, что именно это всегда и происходит.
Во дворе Странник столкнулся со старухой с нижнего этажа, она выгуливала свою таксу. Собака была злобная, когда случалось оказаться с ней в лифте, она скалилась, рычала, короткая шерсть на загривке вставала дыбом. Если бы хозяйка не держала ее на руках, она бы обязательно вцепилась Страннику в ногу. Он давно заметил, что у собак чутье на чужака развито значительно острей, чем у их хозяев, гоминидов.