Вечная принцесса
Шрифт:
Лошадь Артура бодро шла галопом, принц уверенно сидел в седле, руки в перчатках, в одной поводья, в другой кнут. Под коротким камзолом из толстой кожи — теплая шерстяная поддевка, на ногах — мягкие, удобные кожаные сапоги. Трясясь в своем паланкине, Каталина смотрела, как он скачет, до того замерзшая и несчастная, что не было сил даже его презирать. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он подъехал сейчас и сказал, что они почти что приехали, почти дома.
Прошел час, мулы брели по дороге, низко опустив головы, встречая лбом западный ветер. Снег усилился. Каталина свернулась
Вокруг мулов с носилками, в которых заживо замерзала Каталина, гарцевали всадники, перекрикивались, посмеивались над погодой, предвкушая, как плотно поужинают, когда доберутся в городок Бурфорд. Казалось, голоса их доносятся откуда-то издалека. От холода и усталости Каталина проваливалась в сон.
Из тяжкой дремоты выбралась она, когда паланкин опустили на землю и раздвинули занавеси. Волна холодного воздуха ударила в лицо, она недовольно вскрикнула и накрылась с головой.
— Инфанта? — забеспокоилась донья Эльвира. Дуэнья, ехавшая на своем муле, ничуть не замерзла. — Благодарение Богу, наконец, мы на месте!
Каталина не шевельнулась.
— Что такое? — раздался голос Артура. Он видел, что носилки опустили на землю, что над ними склонилась дуэнья. Видел, что груда тряпья и мехов в носилках не подает признаков жизни. Мелькнула неприятная мысль, что принцесса, может быть, заболела. Мария де Салинас бросила на него укоризненный взгляд. — В чем дело?
— Все в порядке, — выпрямилась донья Эльвира, заслонив собой паланкин и Каталину. Принц соскочил с лошади и направился к ним. — Принцесса просто уснула. Сейчас она приведет себя в порядок.
— Я хочу ее видеть.
Уверенной рукой принц отстранил дуэнью и встал на колени перед носилками.
— Каталина, — тихо позвал он.
— Я замерзла, — тоненьким голосом отозвалась она, подняла голову, и он увидел, что лицо у нее белое как снег, а губы посинели. — Я т-так з-замерзла, что умру, и тогда ты будешь счастлив. Похоронишь меня в этой ужасной стране и женишься на какой-нибудь глупой, толстой англичанке… а я никогда, никогда не увижу… — И залилась слезами.
— Каталина! — пробормотал он в изумлении.
— Никогда не увижу матушку… Но она поймет, что ты замучил меня в своей ужасной стране…
— Я тебя не мучил! — взвился он, совсем не думая о том, что вокруг люди. — Ради бога, Каталина, это не я!
— Ты жестокий, — посмотрела она ему прямо в глаза. — Ты жестокий, потому что…
Но ее залитое слезами, несчастное белое лицо было красноречивей всяких слов. Сейчас она была такой же, как одна из его сестер, когда ее отчитывала бабушка, мать короля. Сейчас она выглядела не как оскорбительно надменная задавака, испанская принцесса, а совсем как девочка, которую довели до слез, и принц понял вдруг, что до слез ее довел именно он. Это он заставил ее весь день ехать в холодных носилках, в то время как сам гарцевал и радовался тому, что ей плохо.
Он отыскал в тряпье ее маленькую ледяную руку. Виновато поднес голубоватые пальчики к губам, поцеловал, а потом принялся греть их своим дыханием.
— Прости меня Господь! Я забыл, что я муж. Да я и не знал, что такое быть мужем. Даже не понимал, что из-за меня ты можешь заплакать. Никогда больше не допущу этого.
Она сморгнула. Голубые глаза плавали в непролитых слезах.
— Что?
— Я был неправ. Я злился, но был неправ. А теперь позволь, я отнесу тебя в дом, мы согреемся, и я повинюсь и скажу тебе, что всегда буду к тебе добр.
Она сразу затрепыхалась в своих покровах, и Артур откинул полость, помог ей освободиться. Окоченелую, ее не держали ноги. Не обратив внимания на сдавленные протесты дуэньи, Артур подхватил жену на руки и, словно новобрачную, перенес через порог замка.
Перед очагом принц опустил ее на ноги, мягким движением откинул на спину капюшон плаща, развязал тесемки у ворота, растер руки. Отмахнувшись, прогнал слуг, сбежавшихся услужить, и сам налил ей вина, в общем, сделал так, что вокруг них образовался кружок мира и покоя, и понемногу краски вернулись на ее бледные щеки.
— Прости меня, — от всего сердца сказал он.
— Уже простила, — прошептала Каталина с улыбкой, осветившей ее лицо.
— Я вел себя как ребенок, причем ребенок испорченный. Я поступил бездумно. Я забыл, что должен заботиться о тебе. Но теперь все будет иначе. Я никогда тебя не обижу.
— Это хорошо. Но и ты должен меня простить. Я тоже тебя обижала.
— Разве?
— Да. В Оксфорде, — еле слышно прошептала она.
— И что ты мне хочешь сказать?
Она бросила на него быстрый взгляд снизу вверх. Он не разыгрывал из себя обиженного. Просто он был мальчик с неизжитым еще мальчишеским представлением о справедливости. Перед ним нужно по всем правилам извиниться.
— Прости меня, пожалуйста, — искренне сказала она. — Это было не очень красиво, и утром я об этом сожалела, но признаться тебе никак не могла…
— А сейчас не пойти ли нам лечь вместе? — прошептал он ей в самое ухо.
— А можно?
— Ну, если я скажу, что ты больна…
Она молча кивнула.
— Принцесса утомлена дорогой и нуждается в покое, — объявил он вслух, — донья Эльвира сопроводит ее в опочивальню, и позже мы с ней вдвоем там поужинаем.
— Однако собрались люди, чтобы увидеть ваши высочества, — взмолился хозяин. — Они приготовили выступления и желают устроить диспут…
— Я сейчас же встречусь с ними здесь в зале, и мы останемся еще и на завтра. Но принцесса проведет вечер в своей комнате.
Началась суматоха, придворные дамы во главе с доньей Эльвирой собрались вокруг принцессы, чтобы ее проводить, и тут она повернулась к Артуру и четко произнесла, чтобы все слышали:
— Дорогой супруг, я жду вас к себе на ужин.
Это было именно то, чего он добивался: услышать, как она при всех заявляет о своем желании его видеть. Это примирило его с самим собой. Он поклонился в ответ, направился в большой зал, там потребовал бокал эля и повел себя очень любезно по отношению к полудюжине гостей, собравшихся, чтобы его повидать, а затем извинился и отправился в ее комнату.