Вечная жизнь
Шрифт:
Краешек его губ дернулся в подобии улыбки, и я затаила дыхание.
— Можем взяться за руки и вместе прыгнуть в промышленную турбину.
— Думаешь, очень смешно? — злобно спросила я.
Он с досадой дернул подбородком.
— Хочешь знать, что я думаю? Тогда слушай — это было четыреста лет тому назад. Если ты хотела отомстить, нужно было делать это тогда.
— Правда? Мне было десять лет!
— А мне едва исполнилось двадцать. Некоторое время мы сердито смотрели друг на друга.
— Двадцать? — переспросила я наконец. — А не двести?
— Нет, — покачал головой Рейн. — Моему отцу было тогда пятьсот лет. У меня было трое братьев, старшему исполнилось четыреста шестьдесят, а двум другим было двести девяносто девять и семьдесят четыре. Мне было двадцать. Я тогда еще совершенно не представлял, что такое бессмертие.
— И все твои родичи погибли?
— Да, — мрачно сказал он. — Один брат умер той ночью. Остальные погибли, когда мой отец попытался использовать амулет твоей матери.
— Почему ты не погиб?
Честное слово, это бы намного все упростило.
— Не знаю. А почему ты не погибла той ночью?
— Моя мать упала на меня. Я была у нее под юбками, и вы меня не заметили.
Мы надолго замолчали, погрузившись в воспоминания, причинявшие столько боли, пока их пытались подавить. Мне до сих пор не верилось, что я могу разговаривать о событиях той ночи, да еще с человеком, тоже пережившим все это.
Наконец Рейн с шумом выдохнул и сказал:
— Что будем делать? Будем убивать друг друга? Или кто-то из нас уйдет? Только учти, что этот кто-то будет не я.
— Я не хочу уходить.
Последние два месяца были лучшими во всей моей жизни, во всяком случае, самыми полезными. Я чувствовала себя совершенно иначе — несмотря на всю пережитую здесь боль, я понимала, что это было сродни вскрытию нарыва. После того, как воспоминания вышли наружу, они перестали отравлять мою жизнь.
— Значит, мы оба остаемся, — просто сказал Рейн.
— Выходит, что так, — недовольно буркнула я. — По крайней мере, до тех пор, пока я не придумаю, что с тобой сделать. Кстати, был бы ты джентльменом, ты бы сам ушел.
Он с усилием улыбнулся, и мне вдруг стало нечем дышать.
— Мы с тобой прекрасно знаем, что я не джентльмен.
— Еще бы. Ладно, теперь вали отсюда. Я устала.
— Это еще не все, — сказал он, и я громко застонала.
— Что еще?
— Вот что.
Рейн шагнул ко мне — так близко, что стопка контейнеров оказалась зажата между нами. Не отрываясь, он пристально смотрел на меня своими золотыми, как у льва, глазами.
— Нет! Нет, не смей! — прошипела я, роняя контейнеры. Я уперлась ему в грудь обеими руками, но это было все равно, что пытаться сдвинуть с места дерево.
— Да, — тихо сказал Рейн, наклоняясь ко мне. — Да, посмею.
Честное слово, я вырывалась. Я отпихивала его и отворачивала лицо. Правда, так все и было. Но вы же понимаете, он был гораздо сильнее, а я... Ну да, я законченная идиотка. Поэтому, когда в конце концов он крепко обнял меня и накрыл мои губы своими, все разумные мысли в считанные секунды вылетели у меня из головы, и я забыла о всяком сопротивлении.
Вы спрашиваете, какие мысли? Как какие — смертельный враг, ненавижу его, Нелл... Все это унеслось в мгновение ока, как дым под ветром.
Наконец, растерянная, расстроенная и умирающая от теснящего грудь желания, я оторвала свои губы от его губ и спросила:
— Почему?
— Не знаю, — с отчаянием, горечью и каким-то мучительным разочарованием ответил Рейн. — Не знаю. Просто я — хочу тебя. Я так страшно тебя хочу — все время, постоянно. Я знаю, что не должен, не имею права, не могу. Знаю, что это неправильно. Но даже когда ты выводишь меня из себя, даже когда напоминаешь о боли, отчаянии и муке долгих лет, желание все никуда не уходит. Я устал бороться с ним. Мне приходится со стольким бороться, каждый день, каждую минуту... Но с этим я не хочу сражаться. С меня хватит.
Мы стояли, прижавшись лбами друг к другу. Рейн обнимал меня за талию, а я закинула руки ему на плечи. Он был твердый, как скала, и я скользнула пальцами по его рубашке, скрывавшей след от ожога.
Мне хотелось раствориться в нем, затащить его обратно на сеновал — и в то же время я понимала, что это настоящее безумие, и меня нужно срочно отправить к психоаналитику. Возможно, мне пропишут курс электрошоковой терапии. Или наденут смирительную рубашку.
Понимаете, получалось так, что внешне это все было преступлением, предательством и глупостью, но зато изнутри — о, боже, изнутри это было так хорошо, так правильно, так чудесно. Мы идеально подходили друг другу, мы были одним целым, мы знали друг друга до мозга костей.
Не знаю, как долго мы так простояли, и когда оторвались друг от друга. Что заставило нас разжать объятия? Мне показалось, будто какой-то тихий звук, просочился в мой воспаленный мозг. Шипение? Еле слышный шорох по каменным плитам за дверью кладовки?
Через несколько минут мы услышали крики, и почти сразу же почувствовали запах дыма.
— Пожар! — закричал кто-то, и сразу несколько голосов подхватили этот крик. Затем сработала пожарная сигнализация.
Рейн схватил меня за руку и вытащил через заднюю дверь кухни на морозный ночной воздух. Мы бросились бежать к парадному крыльцу дома, перед которым уже собралась целая толпа. Все выглядели испуганными и взволнованными.
— Где Ривер? — спросила я, хватая пробегавшую мимо Бринн.
— Они гасят огонь, — слегка задыхаясь, выпалила она, — Все учителя. А мне поручили всех пересчитать. — Она принялась тыкать пальцем в собравшихся — несколько человек выбежали из дома, несколько работали снаружи, Джес был на конюшне. Итого все восемь учеников были на месте, включая нас с Рейном, только что обжимавшихся в кладовке. Я невольно поморщилась при воспоминании об этом.
Еще через несколько минут окна перестали отсвечивать всполохами пламени.