Вечно с тобой
Шрифт:
Действительно ли дело в её избыточной влюбчивости? Или большую роль здесь сыграло предопределение?.. Она помнила о своём желании, загаданном перед тем, как переместиться во времени. Ни на минуту не забывала… Но до конца всё же не верила. Как вообще можно поверить во весь этот бред? А уж за ту неделю, что провела в Брансуике, она и вовсе выбросила из голову эту ерунду. Если и попала в это время, то, вероятно, по какой-нибудь другой причине. Ведь тысячи людей ежедневно мечтают о чём-то подобном, и что — их всех забрасывает в прошлое? Вовсе нет. Так что тут что-то другое.
Но то, что она оказалась здесь именно из-за Форта, именно потому, что он — её вторая половина,
Алекс встряхнула головой. Пора бы выбрасывать эти мысли из головы. Слишком далеко она заходит в своих размышлениях. Она здесь и, в частности, для Форта — совершенно никто, чтобы предполагать саму возможность их с женой развода. И это ужасно кощунственно с её стороны!
Кроме того, у них с Фортом слишком большой диапазон в возрасте. Конечно, разница между потенциальными мужем и женой порой составляет вообще сорок лет, если не больше, но Алекс всегда это казалось… диким. И к дядечкам старше её на много лет Алекс никогда не тянуло. А Форт говорил, что ему двадцать семь лет. Он старше её на двадцать семь лет! Она же ещё не родилась даже к этому моменту!
«Нет, невозможно это всё… невозможно, и даже думать об этом не следует», — резюмировала про себя Алекс, зарываясь головой под подушку и одновременно откидывая одеяло, так как становилось жарко.
Через пару секунд она отбросила в сторону и подушку. Всё равно уже не уснёт, да и чувствовала она себя вполне отдохнувшей и набравшейся сил. Взглянув в сторону окна, она чуть поморщилась от лившегося из него дневного света. Не везёт ей на комнаты с восточной стороны!
Встав с кровати, она почувствовала явный дискомфорт в ногах. Опустив взгляд, она уныло посмотрела на свои перебинтованные ноги и тяжело вздохнула. Боли однако почти не было, но тот факт, что ступни её все изранены, не располагал радоваться отсутствию физической боли. Но она, конечно, была безмерно благодарна Форту и, несомненно, ей нужно выразить ему свою признательность ещё раз. Жаль, что только на словах.
Оторвав взгляд от ног, она заметила, что обнажена. Вообще-то она любила спать голой, но совершенно точно помнила, что вчера упала в кровать в полотенце и в пледе. Посмотрев в сторону своего недавнего ложа, Алекс увидела на нём и то, и другое. Она незамедлительно обмотала плед вокруг себя. Затем отыскала в прикроватной тумбочке расчёску и привела в порядок свои волосы перед стоящим напротив кровати большим зеркалом.
Это же зеркало вновь показало ей её жалкое лицо. Несмотря на отдых и хороший сон, она всё ещё выглядела плохо. Кожа, казалось, даже посерела, круги под глазами стали лишь чуть-чуть меньше, а само лицо осунулось. Она выглядела отвратительно. И этот факт поспособствовал упадку её настроения.
Плед упал с её правого плеча, и Алекс на автомате перевела взгляд туда, где он только что покоился.
Он никуда не исчез. Как и прежде, был на месте. Шрам от ножевого ранения.
Она провела указательным пальцем по тонкой, белой полоске и зажмурилась.
Ей даже сейчас было страшно представить то, что её мать могла бы не развестись с отцом. Наверное, она бы не выжила. Физические побои — это ещё ничего. К этому можно привыкнуть. Страшнее всего было моральное давление со стороны отца. Она не могла хоть в чём-то пойти против его воли, потому что тогда он становился сумасшедшим и абсолютно неуправляемым. Порой он смотрел на неё таким взглядом, что у Алекс коленки тряслись, и она каждую секунду ожидала удара за очередную свою провинность.
Она непрерывно жила в страхе все те тринадцать лет, что находилась с ним под одной крышей. Со своим отцом, который относился к ней, как к животному.
Когда Алекс была совсем маленькой, она не могла понять причину его ненависти к ней. И она думала, что делает что-то не так, что в этом её вина, и потому старалась вести себя правильно: так, чтобы заслужить одобрение своего родителя.
В школе у неё с самого первого класса были самые высокие оценки и неизменно отличное поведение. Однако её отец всегда находил что-то, чем был недоволен. Жизнь с ним была в представлении Алекс адом. Самым настоящим адом. И она желала ему смерти. Когда впервые мысль о его смерти пришла ей в голову, Алекс испугалась и ей было стыдно перед собой. Но, чем взрослее она становилась, тем больше росло это желание.
Особенно в последний год, который оказался апогеем того самого ада, устроенного ей собственным отцом.
К тому времени Алекс уже начала догадываться, что с отцом не всё в порядке. Но подтверждений тому никаких у неё не было, и она молчала. Молчала какое-то время, но, когда стало совсем нестерпимо, она поведала о своих подозрениях матери.
Мать ей не поверила. Она, конечно, замечала натянутость в отношениях между мужем и дочерью, но не придавала ей особого значения. Ей и в голову не приходило, что на самом деле происходит между ними. Она не видела перед собой ничего…
Алекс позже думала, что, возможно, выражай она свой страх перед отцом более настойчиво, мать бы поверила ей или хотя бы проверила правдивость её слов. Но решиться нажаловаться на отца само по себе было таким подвигом, который бы Алекс не смогла повторить ещё раз. К тому же, зная хорошо свою мать, она боялась, что та в лучших своих побуждениях поговорит о жалобах дочери с мужем.
В тот последний год жизни с ним, в тринадцать лет, она подружилась с Дженни. Дженни, в отличии от неё, была сорвиголовой. Не проходило и дня без того, чтобы та не влипла в какую-нибудь историю. Однажды она подралась с девчонкой из параллельного класса. На помощь к той девчонке пришла её подруга, и Алекс просто не могла оставить Дженни одну. Она до дрожи в коленках боялась драк и всего, что с ними связано. Но бросить Дженни одну не могла. Впрочем, только успев затесаться в потасовку, она и трое остальных были пойманы с поличным никем иным, как самим директором. И тогда в первый раз классный руководитель позвонил ей домой, жалуясь на её отвратительное поведение.
В тот день Алекс впервые не пришла домой сразу после школы. Она чувствовала, что отец возьмёт трубку, а не мать или дед. А если даже и не он, то всё равно в конце концов до него дойдёт это известие. Трудно описать, какой страх она тогда испытывала. Но вместе с тем, ей было стыдно поделиться этим с Дженни. Наверное, она вела себя в тот день очень странно. Она отсрочивала буквально каждую минуту до возвращения домой, но часам к девяти всё-таки вернулась.
Дома её встретили вопросами о том, где она так долго была и почему позволила вовлечь себя в ту драку. Алекс дрожащим голосом оправдывалась, стараясь не смотреть в ту сторону, где сидел отец. Остаток дня она проходила хвостиком за мамой, чтобы ни на секунду не оставаться одной. И с огромной предосторожностью ушла к себе в комнату уже за полночь, не забыв закрыться.